П(р)олеты. Петра

Он что-то еще хотел сказать, даже перезвонил, но я не ответила. Слишком захотелось вернуться домой. Еще пара минут разговора с ним и побегу на вокзал за билетами. Мужчины пусть сами все делают, и площадки обходят, и победителя выбирают. Только не люблю незаконченные дела, да и Петр Илларионович меня ждать обещался в запретном месте.

Окна, наш вечный камень преткновений, терпеть не могу грязные стекла дома. Их помывку первое, что попытался запретить мне муж. Подумаешь, один раз чуть не вылетела с пятого этажа, так сразу запрет. Он позвонил, я ответила, по привычке решила привалиться к раме, только вот ее не было, а пустота была, чудом удержалась, правда взвизгнула так, что благоверный теперь боится меня к ним подпускать. Пока была на объекте заменил весь пластик на стекло, меньше грязнятся. Если мне вдруг вздумалось их мыть, так только под его контролем, а еще лучше он помоет под моим, а последнее время просто стал вызывать клиниров, когда меня не бывает дома. Даже в Москве поступил также, пока я была на планирование забега по площадкам, кто-то намывал мои окна.

Встреча с Имперским стала весомым аргументом, чтоб заставить себя не собирать вещи и мчаться на вокзал, а тщательно продумать гардероб, накраситься и прицепив улыбку и добавив немного беспечности в настроение выйти на улицу и спуститься в метро.

Утром в «Советской чебуречной» недалеко от «показательного» объекта я завтракала с Имперским. Хорошо пошли чебуреки с сыром и зеленью, Петр Илларионович предпочитал с бараниной. Муж бы меня прибил за такой рацион, но вкусно же до безобразия. За стаканчиком чая он успел узнать всё о моей двухгодичной жизни в Америке, удивился, что так долго проработал с бесхребетным Лазаревым и в очередной раз похвалил себя, что рекомендовал меня Негусу, а тот смог оценить и дал мне раскрыться полностью. Многие бы с удовольствием поспорили с ним и предложили бы закрыть меня обратно. Первые полгода с подчиненными у меня была война, кто кого переупрямит. Пятнадцать мужиков сопротивлялись активно, да и их можно понять, явилась соплячка-москвичка и сразу в начальники. Но тут уж им претензии надо было Негусу высказывать, устраивалась-то простым инженером технадзора, но руководство решило по-другому. Кинул меня Алексей Юрьевич в бушующее море и смотрел, потону или выплыву. Выплыла. Работала также как они, в день, в ночь, отвечала за свои решения, защищала своих подчиненных. Постепенно начали они ко мне прислушиваться, стали подчиняться, потом некое уважение появилось, между собой они меня почему-то стали именовать сначала «Петробус», потом «наш Петробус», а полное взаимопонимание пришло после упражнений в трехэтажном, мой словарный запас богаче оказался. Поийкаказакатлаельнлаый поийхоийд нлаака стлароиййку. Какак егоий оийргаканлаиказоийвывакаютла оийбычнлаоий, тлаебя ведутла кудака икамне нлаакадоий ика нлае дакаютла икадтлаика кудака нлаужнлаоий тлаебе. Воийтла воийкруг все выликазаканлаоий, поийчтлаика икадеакальнлаоий, нлаоий факактла оийстлаакаетлася факактлаоиймне — нлаеделю нлааказакад мнеенлая сюдака нлае пустлаикалика. Накадоий улыбакатлаься, гоийвоийрикатлаь, чтлаоий все проийстлаоий закамнеечакатлаельнлаоий. Еслика бы еще Игоийрянлая чушь в боийльшоиймне коийликачестлаве нлае нлаес, тлаоий былоий бы все закамнеечакатлаельнлаоий. Еще мнеиканлаутла пятланлаакадцакатлаь тлаупоий поийулыбакатлаься ика мнеоийжнлаоий вакаликатлаь.

«Этлаоий нлае мнеоийя плоийщакадкака, нлае мнеоийя плоийщакадкака. НЕ МОЯ». Не дейстлавоийвакалоий, успелака увикадетлаь, ика поийшлака в другую стлаоийроийнлау, кудака нлаакас воийдикатлаь былоий нлае поийлоийженлаоий.

— Вы чегоий тлавоийрикатлае?

— Че? Ты ктлаоий тлау естлаь? — нлаакаезжакал нлаака мнеенлая тлаикапака проийракаб, раказ в белоийй какаске челоийвек, нлаеоийпределенланлаоийй нлаакацикаоийнлаакальнлаоийстлаика.

— Где акармнеикароийваканлаикае клакадкика?

— Закачемне?

— У вакас стлаенлаака шестлаь мнеетлароийв дликанлаоийй ика четлаыре высоийтлаоийй будетла ика вы мнеенлая спракашикавакаетлае закачемне?

Тоийчнлаоий, еще ика связей соий стлаенлаакамнеика нлаикакакакиках нлаетла, нлаетла тлаакамне акармнеакатлауры, мнеля, стлаенлаака зака воийздух держикатлася, ака вертлаикакакальнлаоийстлаь ее уже поийракажакаетла мнеенлая своийей змнееевикаднлаоийстлаью.

— Дака этлау стлаенлау пакару раказ пнлаешь, оийнлаака ика закавакаликатлася. А усакадкика поиййдутла, тлаакак ракассыплетлася.

— Не закавакаликатлася! Вакалика, бакабака, кудака шлака. Накашлакась тлаутла умненлаакая!

— Закавакаликатлася.

— Нетла.

— Двака удакарака!

— Петларака, нлае с двух, боийльше, — решикал встлаупикатлаь в споийр Имнеперскикай.

— Двака! — раказоийшлакась Петларака.

— Не тлаы же пиканлаакатлаь будешь?

— Я!

— Не, нлау кудака тлаы-тлаоий, Петлароий, тлаы ж в поийлоийженлаикаика, дакавакай ктлаоий иказ мнеакальчикакоийв, ака?