P.S. Я тебя ненавижу!

— Аль… Альберт, — запнувшись, произнесла Эля. — А это Всеволод Станиславович. Мы вместе учились в школе.

Эля смотрела в растерянное лицо Альки. А может, и не растерянное. Обыкновенное лицо. Как всегда. Ухи врозь, в носу кольцо.

— Очень приятно, — вычурно произнес Алька. — Я смотрю, вы с приятелями!

А он, оказывается, специалист по светским беседам.

— Да, мы отмечаем день рождения, — улыбнулся Севка. Улыбка острая, бритвой режет лицо. Вот-вот превратится в оскал.

— Какое сегодня число? — тихо спросила Эля.

Что же ее заклинило на этих датах.

— Десятое. Ты уже спрашивала, — с удивлением ответил Овсянкин.

— Десятое сентября? — с нажимом переспросила Эля.

Начало осени, должен быть какой-то праздник.

— Как живешь, Эля? — Всеволод Станиславович был сама галантность.

— Нормально.

Да что у нее с голосом? С чего он вдруг так сел?

— Где учишься?

— А она у нас на домашнем обучении, — встрял Алька.

Ну вот кто его просил?

— Страдаешь чем?

Точно! Его фамилия Костыльков. Они с ним гуляли, держась за руки. Он читал стихи про сирень, а они еще целовались в парке ночью. Была поздняя весна. Почти лето. А потом он ее бросил.

— Да ничем она не страдает! — растерянно ответил за Элю Овсянкин.

— Разве? — Уголки губ у Севки опустились, стерев с лица доброжелательность.

Она молчала. Смотрела на него, и за этим взглядом начиналась пустота. А ведь что-то, вероятно, произошло, только она не помнила — что.

— Чей день рождения? — соловьем разливался Алька. — Уж не ваш ли?

— Нет, подруги. Алки Дроновой.

Эля вскочила, роняя стул. Девчонка, сидящая до этого к ней спиной, с глупым нарядным колпачком тоже поднялась на ноги. Она была бледна. От этого глаза ее сделались черными, а губы неестественно красными.

Эля улыбнулась.

Алка Дронова. Алка! Они дружили! Когда-то. Алла — Эля — созвучие имен.

Лицо Алки дернулось.

— Сволочь! — коротко бросила она.

Больше Эля ничего не увидела. Перед ней мелькнуло перепуганное лицо Овсянкина. А потом он ее загородил, резко отпихнув в сторону. Эля больно ударилась бедром о стол, сдвинула его. Покатилась сбитая солонка.

— Пусти меня! — орала Алка. — Ну, пусти! Это же она! Сволочь! Это же из-за нее!

Алка билась в руках Севки и подоспевшего второго парня. На мгновение он повернулся, и Эля узнала в этом вытянувшемся лице, ставшем похожим на лошадиное, Лешку Дятлова. А это значит, что высокая, красивая — это Ничка. А еще…

— Уведи ее! — махнул рукой в их сторону Севка. — Уведи.

— Пошли, — тянул Алька. — Нам пора.

— Но ведь это… — непонятно за что цеплялась Эля.

Алка рыдала. Она сползла на пол, села на колени и, вяло постукивая ладонью по полу, с всхлипами плакала. Колпачок съехал на затылок. Из-за стойки бежали припозднившиеся официантки.

— Все в порядке! Все в порядке! — разводил руками Севка. Он снова выразительно посмотрел на Овсянкина. Алька кивнул и повлек Элю к выходу. Эля еще оглядывалась, пыталась что-то сказать. Все было странно и непонятно. А главное — неправильно.

— Ну, ты даешь! — Алька делал огромные глаза. Он был в восторге от случившегося. — Надо же! С тобой, оказывается, нельзя прийти ни в одно приличное место! Везде находятся люди, мечтающие тебя убить.

— Почему убить?

К звенящей пустоте в голове примешалось странное подрагивание рук. Что это? Она умирает?

— Ты бы видела лицо своей подруги. Я думал, она тебя съест.

— Мы больше не подруги!

Слова выходили рывками. Они как будто выплевывались. Следом пришла ярость. Она их ненавидит. Всех!

— А чего расстались?

Алька пытал. Как заправский дознаватель давил своими вопросами, тянул веревку из души.

— Расстались — и все!

— Чего ты на меня-то орешь! Я тут при чем? Останься здесь. Я схожу, за мороженое заплачу. И постарайся не убежать. Это будет глупо.

Да здесь все очень и очень глупо!

Она стояла около березы, ковыряла пальцами шершавый ствол, сдерживалась, чтобы не прижаться к ней. Сторонним чутьем понимала — и так все плохо, а тут она будет выглядеть еще и глупо.

— Тот парень передавал тебе привет, — выскочил из кафе Овсянкин. — Беспокоился о твоем здоровье.

— Заботливый какой!

Из груди вырвался большой болезненный вздох. Словно последний воздух вышел. Стало грустно и тяжело. Ничего не хотелось.

Эля обняла березу.

— Предупреждал, что с тобой связываться нельзя. Говорил, что ты всех своих парней вгоняешь в гроб, а как полнолуние — приходишь на их могилы и танцуешь джигу.

— Дурак.

— Ты с ним встречалась?

Эля зажмурилась. Хорошо живется роботам. Ненужную информацию взял и стер, а тут носи в себе, мучайся. Она же старалась забыть. Очень старалась.