F6CS
GP649G
M97CFT
8TB€€€
<4B=A4GQFT…€€
]89FQ
aS8=
DEC5@9A
<4
’é
?C
C7@T8P64TFQ
G4?
DEC5@9A4G=LBC€€€
FD9K=4@QBC
4EG=FGP
hP
D48@C
DE=6CEC6P64GQ
T
FE98H
T
B4
I=<=L9F?=A
L9F?=
F?C9
G4€€€
<4E454GP64GQ
B4
143
Альберт Спьяццатов
FC@Q
A4FF9
?CEA=GQFT
WCG
B4HL=GQFT
h4?
DCF@98B=9
G4A
FC6
bCGCEg=G=€€€
^
69B=9
@T>FT
bP
DC=F?=
3.
Надо бы раздобыть где-то маску. От этих опилок в цеху не
продохнуть. Да и очки безопасности не помешали бы, а то и не
видно ничего, и мало ли что там в глаза попадает. Вообще, если
на то пошло, хорошо бы ещё и жилет как у Раджа, а то спину в на-
туре сломать можно. Вот он как раз проходит мимо с балкой на
плечах, здоровенный такой, чернющий тамил. Их здесь несколь-
ко на заводе, все зарабатывают неплохо, а живут впроголодь,
говорят, много денег на родину отправляют – «Тиграм освобож-
дения». Сквозь завесу вижу, как в другом конце цеха клепает и
144
Теряя наши улицы
упаковывает свои скиды с готовой мебельной продукцией Эдди
Оливейра, пацанчик из португальского района Мотор-Сити. Мы
с ним во время кофе-брейка отошли за угол фабрики и от души
накурились, он угостил – что-то типа химки местной, «хайдропо-
ник» называется. Я вижу, что он полностью ушёл в процесс кле-
пания. Движется туда-сюда как заведённый, не остановишь, не
отвлечёшь ничем. У него и очки есть, правда, он тоже без маски
и жилета. А спину он гнёт не меньше моего. Наверное, так же по
вечерам ломит. Хотя, нет, по идее, у меня всё-таки больше, види-
мо, потому что чаще приходится тяжести поднимать. Мы втроём
тоже двигаемся, как автоматы на конвейере, только у нас тра-
ектория чуть сложнее и замысловатее. Вдвоём, сменяясь, раз-
гружаем подвозимые скиды, расставляем доски, как полагается,
на столе в пиле, потом точно так же разгружаем их со стола на
вновь увозимые скиды. Кто-то один ввинчивает пистолетом шу-
рупы и наклеивает стикеры – сегодня это я. Вот, к нам привозят
и сгружают очередной скид с вырезанными по особому, новому
трафарету досками. Мануэль меняет на столе под пилой конфи-
гурацию присосок и набирает на компьютере новую стандарт-
ную программу для электронной пилы. Эти операции он проде-
лывает с соответствующей его роли важностью – из нас троих
он самый главный. Старший по станку. Нир подталкивает меня в
бок и вполголоса говорит: «Хорошо, что у него сегодня хорошее
настроение, не кричит и не обзывается. Ты тоже старайся шутить
с ним, как я, чтобы оно у него не испортилось, ладно?», я молча
киваю. Недавно Мануэль перепутал программу, забраковал не-
сколько столов и у меня же на глазах свалил всё на Нира перед
начальством. Нир и пикнуть не посмел. Его Мануэль шпыняет,
пожалуй, больше других в цеху, потому что непосредственно ра-
ботает с ним, но, говорят, может отвязаться на любом. Характер
у него вредный и вспыльчивый, а когда вспылит, он звереет, и
людям становится страшно. Ещё бы, такая рама – каждый ве-
чер в спортзале качается, причём, то ли анаболиками колется, то
ли стероиды курит, короче, какую-то дрянь употребляет, чтобы
145
Альберт Спьяццатов
мышцы сразу рельефные появлялись. Летом, как и большин-
ство на районе он ходит в исподней майке в сеточку, поигры-
вает татуированными мускулами и скалится золотыми фикса-
ми. Не самое приятное зрелище. В принципе, они с Ниром не
первый год на одном станке работают, и у них уже выработался
общий язык. Оба служивые, оба войны прошли в своих странах
– правда, если Нир в Секторе Газы на карательные рейды бегал,
то Мануэль в сальвадорских джунглях на коммунистов охотил-
ся. Он бывший «контрас» и гордится этим. Любит рассказывать,
как они один раз особенно долго истязали пленного партизана.
Дело в том, что за ночь до этого, его близкий друг подорвался
на противопехотной мине. Ему намешали кокаина в кока-коле,
но он всё равно умер с жуткими, душераздирающими стонами,
истекая кровью из оторванной ноги. Так вот поймали они после
этого одного коммуниста, и вот что учинили:
- Готов поспорить, Алекс, ты такого не видел, - смакует он
свою коронную историю. – Наш сержант взял мачете. Знаешь
мачете? Здоровый такой нож, вот такой длины, для рубки сахар-
ного тростника. Берёт его за руку, вот так.
Я сбрасываю его руку со своей.
- Хорош на мне показывать. Не надо, - говорю.
Тогда он хватает за руку Нира.
- Ну ладно, короче берёт его за руку, вот так. И – Так! Он от-
рубает ему кисть. Потом медленно так, не торопясь – Так! – по
локоть. Видел бы ты, как он орал! Сержант его долго рубил, по
частям, знаешь, – он довольно ухмыляется. Он почему-то уверен,
что я имею какое-то отношение к коммунистам, раз я из быв-
шего СССР. Тем не менее, почему-то со мной у него нормальные
отношения. Пока, по крайней мере. Как с Ниром или с другими
в цеху он себе разговаривать со мной не позволяет. Кто знает,
может быть присматривается ещё, а потом неизвестно как сло-
146
Теряя наши улицы
жится. Ясно, что моя образованность его сильно настораживает.
И тот факт, что я хорошо говорю по-английски и по-русски. Хозя-
ин фабрики, Израиль Исаакович, родом из Западной Украины
и к русскоязычным здесь в целом отношение особое. Поэтому
совершенно неизвестно чего ждать от Мануэля в будущем.
Наконец, раздаётся гудок. Без пятнадцати четыре. Пятнад-
цать минут на то чтобы почиститься и прибрать рабочее место.
Сегодня пятница, короткий день. Мы с Эдди довольные выва-
ливаемся на улицу. Впереди только выходные. Мы едем в Пор-
тугальскую деревню, хочу взять этой «хайдро», мне она очень
понравилась. На выходе обмениваюсь парой фраз по-испански
с «доном Рафой», ещё одним сальвадорцем, с которым мы нет-
нет перешучиваемся во время рабочего дня. Сам я живу на Мэри
и Флинт-стрит, в негритянско-латиноамериканском квартале и
уже привык, что ко мне ежедневно обращаются на испанском,
принимая меня за чикано, даже выучил несколько фраз на слух.
На автобусной остановке нас нагоняет Мануэль. Он обращается
сразу ко мне, но как бы между прочим.
- Так ты я вижу, стал хорошим другом с Рафаэлем? – говорит
он с золотозубой ухмылкой, в своей обычной манере, как бы
нараспев, но при этом с долей лукавства и подспудной угрозы,
расставляя особенно звучные ударения на самых резких сло-
вах. – Не надо бы тебе общаться с такими людьми, Алекс. Вот,
Эдди, подтвердит тебе, что это за нехороший человек. Ты знаешь
Сантоса? Так вот в прошлом году, он из-за безобидной шутки
взъелся на Сантоса. Он принёс мачете, знаешь мачете? Вот та-
кой здоровый, длинный нож для рубки сахарного тростника,
и стоял вон там за углом, ждал на улице, когда выйдет Сантос.
Помнишь, Эдди? Сантос тогда вызвал полицию, и его арестова-
ли с этим мачете. Ты знаешь, что у него теперь суд на суде? Он
только и делает теперь, что по судам таскается, из-за этого стал
меньше денег своей семье высылать в Сальвадор. И непонятно,
кому он хуже сделал. Правду же я говорю, Эдди?
147
Альберт Спьяццатов
Эдди, как только Мануэль начал говорить о Рафе, сразу сде-
лал безучастный вид, но, поскольку Мануэль всё время обраща-
ется к нему, он кивает, подтверждая его слова: да, так и было.
- Знаешь, Мануэль, мне, честно говоря, не верится, что из-за
простой шутки можно так разозлиться. Это я тебе честно говорю,
как думаю, - отвечаю я.
- Клянусь тебе, полная хуйня, просто слова, к тому же ска-
занные в шутку. А он сказал, что задета его честь и честь его се-
мьи. Что он не может этого так оставить. Представляешь, какой
псих?
- Поехали Алекс, это наш, - прерывает его Эдди.
- Ладно, Мануэль, мы поехали, увидимся на той неделе! – Ма-
нуэль лишь слегка, подчёркнуто пренебрежительно кивает.
С Эдди мы больше не говорим на эту тему. Пошёл он, этот Ма-
нуэль. Чокнутый придурок, повёрнутый на своих казарменных,
фашистских убеждениях.
- Вот здесь я чувствую себя прекрасно, не то, что там, - го-
ворит Эдди, когда мы с ним идём уже по приятным тенистым
улочкам Португальской деревни, расположенной в самом цен-
тре Мотор-Сити. Я его понимаю, это его район, он здесь родил-
ся, вырос, ходил в школу с кентами, никогда и никуда отсюда
надолго не уезжал, сейчас здесь же живёт, работает, в будущем,
может быть, здесь же заведёт семью. Я ему даже почему-то не-
много завидую. Мы часто здороваемся за руку с проходящими
по улицам местными пацанами. С одним из них Эдди, показы-
вая на меня, обменивается парой фраз на своём красивом, ме-
лодичном языке. Они чуть отходят, я слышу, как тот переспра-
шивает по-английски: «Is this guy cool? Sure? OK!». Он хочет
убедиться, что я свой. Англичане, или американцы, когда гово-
рят «прохладный», «отмороженный», значит, человек в порядке,
свой, проблем не создаст и не подведёт. Такая лингвистическая
148
Теряя наши улицы
и психологическая специфика. Эдди убедительно что-то отвеча-
ет опять по-португальски. Парень согласно кивает, мы уходим с
ним, я прощаюсь с Эдди. По Дандас-стрит мы плавно выходим
на Лэнсдаун.
- Сейчас найдём, без проблем, всё ОК будет, – говорит он и
спрашивает. – Ты мексиканец? Нет? Испанец? А откуда?
Когда я растолковываю более-менее откуда я, португалец с
понимающим видом кивает:
- Всё понятно. Россия, одним словом. Слушай, если менты с
анашой остановят, говори, «мне только что дал подержать вон
тот негр» – и показывай на первого попавшегося негра, ладно?
– я только посмеиваюсь, пока он подзывает одного из проходя-
щей стайки тинейджеров. – Привет, Дэнни. Это Алекс – хороший
друг Эдди Оливейры. . Ну, кузена Большого Джо, просёк? Коро-
че, Алексу «хайдро» понравилась, так что познакомься с ним,
если что можешь с ним связываться по бизнесу, он серьёзный
парень, свой, сразу видно.
Какой-то регулярный бизнес я на самом деле ни с кем не
обсуждал, но в принципе я не против. Курнуть вечерком после
тяжёлого рабочего дня всегда приятно. Что-что, а траву курить
я никогда не брошу – от неё на душе становится хорошо, и она
безвредна. Дэнни – смышлёный парнишка, старается произве-
сти хорошее впечатление, даёт свой номер, говорит, что всегда
доступен. Я киваю, беру обычный пакет на пятнадцать баксов
и подзываю такси. Теперь впечатлён Дэнни – на такси до Мэри
и Флинт-стрит, это же 20-25 баксов! А мне что, я зарабатываю
нормально. Напоследок он мне чуть ли не слово в слово, по-
вторяет слова своего старшака: в случае чего, мол, вали всё на
первого попавшегося негра. Я киваю, чтобы не вдаваться особо
в эту тему. Разумеется, на самом деле, я не собираюсь так посту-
пать. Просто я заметил, что на этой свободной земле, у всех этих
свободных людей очень сильно развита свобода разделяться
149
Альберт Спьяццатов
по расовому и этническому признаку, не принимать и не ужи-
ваться друг с другом. Впрочем, речь здесь идёт не только и не
столько о разнице между, скажем, Мотор-Сити и Сен-Дени. То же
самое ведь можно сказать и об Англии с Францией. Это две раз-
ные модели, два принципа, две парадигмы. Если у англичан всё
построено на сегрегации и индивидуальной свободе, то у фран-
цузов больше на интеграции и централизующей коллективно-
сти, или, во всяком случае, на том, как они себе её представляют.
Социальный индивидуализм. «Я делаю это для других, потому
что в итоге это окажется полезно для меня». В то время, как в
Старом свете, гораздо сильнее, чем в Новом, чувствуются клас-
совые контрасты, нежели этнические, здесь старательно прячут
первые, подчёркнуто выпячивая вторые.
Спрашиваю у своего весёлого таксиста, кстати, у негра,
где здесь можно найти «ризлу». Мы с ним заезжаем по пути в
«7/11». По ходу лепим косяк и тут же в такси раскуриваем его,
пока выезжаем из центров и катим себе в потоке машин в сторо-
ну окраин по Мэри. Спускаются сумерки, в домах и на улицах за-
жигаются приветливые огоньки. В городе уже наступил уик-энд.
4.
Пропечатываю свою карточку и освобождаю место следую-
щему. С этой минуты и до вечернего гудка, моя жизнь мне боль-
ше не принадлежит, она продана, за неё мне натекают деньги
по часам, а сам я не столько живой человек, сколько одушев-
лённый придаток нашего станка. Фабричный гудок, «панч-ин»,
раздевалка – я на работе.
На выходе я задерживаюсь на пару слов с Рафаэлем, он
отпускает очередную плоскую шутку, мы хохочем. Он хороший
мужик, он не любит Мотор-Сити, он любит свой дом, Латин-
150
Теряя наши улицы
скую Америку, там всё по другому, но там нет денег, потому что
гринго полностью колонизировали его Родину экономически и
поставили её народ на колени. А экономическое рабство – са-
мое прагматичное и самое нестерпимое. Все эти герильерос из
отрядов Фарабундо Марти, они не были упёртыми, очкастыми
марксистами, вроде наших советских комсюков, или западных
интеллектуалов из средних классов. Судя по рассказам «дона
Рафы», как я его в шутку окрестил, это были простые бедные
люди, которые не могли выдержать унижения, ежедневных
оскорблений своего человеческого достоинства, своей чести,
такие же, как и он сам. Они скорее готовы были убивать или
быть убитыми.
Пора расходиться по рабочим местам, я хлопаю Рафу по
спине. В этот момент я чувствую на себе чей-то крайне недруже-
любный взгляд. Я оборачиваюсь. Мануэль стоит у шкафчика в
раздевалке и что-то шипит Сантосу. При этом оба весьма враж-
дебно посматривают на меня, особенно Мануэль. Я отвечаю ему
взглядом, смотрю в упор, типа: «Чё-то хотел?». Он отворачивает-
ся, но что-то негромко говорит Сантосу, и тот прыскает смехом в
кулак. Когда они проходят мимо меня, Рафа уже отошёл на своё
рабочее место. Мануэль задевает меня плечом, я оборачиваюсь,
опять смотрю ему в глаза. Он отворачивается к идущему рядом
с ним Сантосу, и, отойдя на несколько шагов. .. громко и отчёт-
ливо говорит по-английски нечто такое, отчего у меня чуть уши
не сворачиваются и волосы не встают дыбом. Они скрываются
в грохочущем, лязгающем цеху под гогот Сантоса. Это не похо-
же на наезд. Это брошенное вскользь глумливое оскорбление.
Я минуту не могу двинуться с места. Потом медленно двигаюсь
в цех за Мануэлем. Нет, на меня почему-то не накатывает ярость,
как это бывает в подобных ситуациях. Я скорее в шоке, но мои
мысли достаточно ясны. Это было целенаправленное оскорбле-
ние в мой адрес, никаких сомнений в этом быть не может. Не
совсем понятно, почему оно было нанесено ни с того, ни с сего
151
Альберт Спьяццатов
и именно в такой манере, но оно было мне нанесено, и, кажется,
я уже не смогу дальше жить спокойно, если я не спрошу за эти
слова, даже если у меня мало шансов, что этот кабан меня не
покалечит.
Мануэль как ни в чём не бывало, ходит, насвистывая вокруг
станка. Он уже загнал Нира на стол прочищать вентиляционное
отверстие. Я не успеваю прикинуть, что мне делать, я просто пе-
регораживаю ему дорогу и останавливаю его, взяв за широчен-
ные плечи. «Мануэль, что ты сейчас говорил в мою сторону?»,
- но, увидев, как он отводит глаза, я не дожидаюсь ответа и, ко-
ротко, размахнувшись, бью его лбом со всей силы прямо в лицо.
Он пятится, поднимая к лицу руки, а я, вспомнив, что на моих
«ботинках безопасности» стальные наконечники, изо всех сил
с ходу припечатываю правым носком прямо по яйцам. Мануэль
сгибается пополам и тут на меня всё-таки накатывает ослепля-
ющая ярость, в которую я мгновенно начинаю проваливаться.
Следующее, что я помню, это отступивший к стене, абсолютно
растерянный Мануэль, с размазанной по роже кровью, бегущий
за супервайзером Нир, остановившиеся по всему цеху станки,
шокированные лица, и схватившие меня за руки русские рабо-
чие. В руке резак. «Ты лучше иди, погуляй», - полушёпотом торо-
пливо говорит мне дядя Вася. «Сейчас смена Лу, подходи лучше
завтра, когда Изя будет, разберёмся». Я киваю, кидаю резак и
выхожу из цеха прямо через заводской двор. На улицах идёт
дождь. Остаётся забиться в свою подвальную квартиру и пере-
жидать грозу. Шансы сохранить работу и достойное существо-
вание ничтожно малы.
На следующее утро стою со всеми в очереди к «панч-ину».
Те, с кем раньше здоровался, старательно отворачиваются. Нир
вообще чуть ли не выбегает оттуда с оскорблённым видом, хотя
ему то, что я сделал? В комнату заходит Изя.
- Алик, ты уволен, - говорит он и чувствуется, что ему самому
152
Теряя наши улицы
неловко говорить это. В его добрых глазах сожаление. - Зачем
ты так с Мануэлем?
- Да мы так, больше типа в шутку с ним, - бурчу я. Мне трудно
что-то сказать в своё оправдание.
- Ничего себе, шутки, Алик – его в «скорую» увезли, четыре
шва на лицо наложили, ты что! Кое-как уговорили его не пода-
вать жалобу в полицию. А ты из-за этих шуток только работу по-
терял.
- Ну ладно, чё теперь делать, - я протягиваю ему руку. – Счаст-
ливо. Не поминайте лихом. .
- Будь здоров, - Изя жмёт мне руку. – Береги себя.
Я выхожу и, проходя, смотрю на Мануэля. «Сука», думаю,
«лишил меня всё-таки заработка. Подсторожить бы тебя, бля, и
прирезать. А чем мне ещё теперь заниматься?». Он быстро отво-
рачивается к Ниру.
На улицах свежо и грязно. Дождь шёл вчера весь день, но
этой ночью прекратился. Водители автобусов бастуют. Я не знаю,
куда мне пойти. Вернее, я знаю, что пойти мне некуда. В свой
подвал идти неохота. Но в этом городе абсолютно нет мест, где
праздношатающийся человек не был бы как бельмо в глазу, раз-
ве что супермаркеты. У кого нет бизнеса, или работы, сидят по
своим жалким жилищам и целыми днями смотрят тупые телесе-
риалы, пережёвывают одну и ту же жвачку для мозгов, которую
им скармливают. Поэтому пешком, неторопливо отправляюсь
всё-таки в сторону дома по Стилз. На Мэри и Флинт-стрит беру
в продуктовом штоф «Джека Дэниелса». Мне остаётся только на-
питься, а вечером прогудеть последние бабки. Что будет даль-
ше? Лучше не думать об этом, потому что я чувствую, как у меня
пропадает всякая охота двигаться дальше. Я устал. Я чувствую,
как на меня накатывает тяжёлый, глухой депресняк.
153
Альберт Спьяццатов
5.
К вечеру приезжаю в Португальскую деревню. Здесь класс-
но. Тихие улицы с деревьями, ряды одинаковых коричневых
коттеджей, приятное освещение уличных фонарей. Какой-то си-
луэт в темноте ссыт прямо на тротуар, выделяясь на фоне осве-
щённого шпиля башни Си-Эн, самой высокой наземной структу-
ры в мире. Я его не узнаю, пока он не оборачивается. Это Дэнни,
почти такой же пьяный, как и я, если не хуже.
- О, Алекс! Мой друг! Алекс, извини, мне так неприятно, но
сегодня ничего нет, – у него аж язык заплетается. Он лезет в на-
грудный карман, достаёт и протягивает мне слегка погнутый го-
товый косяк. – Алекс, это я для тебя принёс, специально искал.
- О, спасибо, Дэнни, друг. Курнём прямо здесь?
- Давай, - он протягивает мне зажигалку. – Алекс! Почему бы
нам не выпить с тобой пива? Ты же мой друг!
- Ты тоже мой друг, Дэнни! С удовольствием выпью с тобой
пива, к тому же у меня сегодня хуёвый день был, надо рассла-
биться, отвлечься типа.
- А что случилось? Алекс?!
- Да так много всякой хуйни.
- Я тебе всегда говорил, Алекс, у тебя хуёвый район! Там же
ниггеры одни! Как ты там живёшь? Меня всегда поражало, как
такой человек как ты может жить в таком районе – тебе обяза-
тельно надо перебираться сюда.
- Посмотрим, Дэнни. Надо сначала новую квартиру поискать,
- спорить неохота. Видно, что человек пьян и говорит искренне.
А то, что люди полны предрассудков – это, к сожалению, наша
реальность.
Мы докуриваем и заходим в шумный спортивный бар, пол-
154
Теряя наши улицы
ный местных, португальских пацанов, друзей Дэнни. Он шумно
знакомит меня со всеми, мы протискиваемся к барной стойке.
На экранах телевизоров идёт лиссабонское дерби, «Бенфика»-
«Спортинг».
- Алекс, выбирай что хочешь, я угощаю! Давай сначала по
«Б-52»?
- ОК.
После коктейля берём по пиву, треплемся о том, о сём. Про-
биваю за кокаин – мне кажется, что у меня кризис и что от этого
поганого настроения надо избавиться хоть как-то, любой ценой.
Сегодня ночью надо оттянуться по полной, а дальше будь что бу-
дет. Дэнни вызванивает своего дружка, Анаривала. Тот обещает
приехать в течение часа. К нам присоединяется Педру. Знако-
мимся. Когда я пожимаю ему руку, Педру морщится от боли:
- А ты не мог бы потише, брат? - и показывает свои руки в
каких-то волдырях и шрамах.
- Извини, брат, не знал, что у тебя руки обожжены.
- Да они не обожжены, тут типы были, с розочкой на меня
кидались. Я лицо закрывал, - здоровый пацан, на лице тоже
шрамы. Видно, что он не врёт, не колотит понты, говорит с равно-
душием, потом задумывается, смотрит в окно. – Дурачков ведь
везде хватает.
- Если б ты знал, как я тебя понимаю, - с неожиданной горе-
чью отвечаю я. – Мир полон сволочей. И ведь не понимают, не
понимают, суки. .
Так бывает в поезде, неожиданно начинаешь доверительно
разговаривать с людьми, которых видишь в первый раз и зна-
ешь, что вряд ли когда-нибудь их ещё встретишь. У Педру судь-
ба не из лёгких. Рабочая семья. Отец строитель из Лиссабона,
эмигрировали во время диктатуры Салазара. Ещё пацаном, по-
155
Альберт Спьяццатов
сле школы, он отсидел год за то, что чуть ли не до смерти избил
полицейского. С тех пор вечные проблемы с трудоустройством,
новые аресты, сроки. Рассказывает мне про какую-то девчонку,
немку, которую любил. «Бенфика» забивает гол, и в баре стано-
вится слишком шумно. Мы выходим на улицу, покурить, поды-
шать свежим воздухом.
- Нет здесь нам места, Алекс, брат – это чужая страна. Ты
ведь, наверное, уже понял, что здесь в реальности англичане
всем командуют, остальное пустые разговоры, пропаганда, по-
литика. Видишь, даже по-английски мы с тобой разговариваем
не так как они. Слышал, как они разговаривают? «Здравствуйте,
как ваши дела». Фальшивые напыщенные ублюдки! Да, я здесь
родился. Да я здесь вырос. Но, как видишь, я говорю тебе – это
чужая страна для меня. Вот ты хорошо рассказывал про ваши
улицы, про уличную жизнь. Знаешь, я с детства каждый год езжу
в Лиссабон. Вот, где я чувствую себя дома! Там моя настоящая
улица, мой район. Португальская деревня в Мотор-Сити – это
не мой район. Здесь у моих родителей дом, в нём у меня есть
комната, в которой я сплю, вот и всё. От этого этот район не ста-
новится моим родным районом, понимаешь, брат. Я здесь никог-
да, веришь нет, никогда не чувствовал себя как дома. И у тебя,
и у меня есть свой дом, Алекс, братан. Настоящий дом. Но он
находится не здесь. Здесь всё искусственное, здесь тебе с дет-
ства пытаются навязать какую-то искусственную американскую
идентичность, но под всей этой искусственной шелухой – пусто-
та. Там только пустота, Алекс! Там ничего нет. Когда-нибудь мы
вернёмся домой, и я, и ты. .
К бару подъезжает дорогая спортивная тачка, оттуда выхо-
дит парень в фирменной одежде, подходит к нам, здоровается
за руку. Он явно выделяется из остальной толпы. Более преуспе-
вающий тип, лощёный такой. Белая бейсболка, спортивная ко-
жаная куртка, белые штаны. Мы знакомимся:
- Анаривал, очень приятно. Дэнни звонил мне, всё сказал.
156
Теряя наши улицы
Вообще-то я крэком занимаюсь, камень продаю, но сегодня у
меня в виде исключения есть порошок.
Беру на пятьдесят баксов.
- Пойдём Педру, брат, разнюхаемся.
- Ну, пойдём, раз предлагаешь. Вообще-то обычно я эту хуй-
ню не употребляю, не люблю её. Так чисто, ради тебя.
Я подтягиваю Дэнни, он спрашивает можно ли позвать Вин-
са, ещё одного дружка, большого любителя разнюхаться. Я го-
ворю: «Конечно!». Мы вчетвером спускаемся в подвал. Дэнни
готовит в туалете, на бачке четыре жирненькие такие дорожки.
Сначала заходим мы с Педру. Я беру свёрнутую двадцатку, при-
ставляю к толстому, округлому краю белой дорожки, сначала вы-
дыхаю ртом в сторону, потом резко втягиваю в себя всю дорогу.
Она становится всё тоньше и тоньше и когда она заканчивается,
я чувствую резкий, колючий, анестезирующий эффект кокаина
на слизистой. Через несколько минут я уже ощущаю поднимаю-
щийся в моём организме приход и волну радости и энтузиазма.
Алкогольное опьянение мгновенно улетучивается, все мои про-
блемы внезапно начинают казаться далёкими и мелкими. Мне
хорошо здесь, в этом районе, в этой компании, по крайней мере,
сейчас, а про остальное надо забыть. Забить на всё! Смешно, но,
хотя я пробую кокаин впервые, его действие мне уже знакомо.
Амфетамины, эфедрин, экстази – все стимулирующие наркоти-
ки, содержат в себе или один и тот же алкалоид, или, по крайней
мере, их алкалоиды настолько похожи друг на друга, что дают
одинаковый эффект. Для меня до сих пор остаётся загадкой ко-
каиновый бум в Северной Америке. Почему люди платят в пять
раз дороже за тот же кайф, который они могут получить от ам-
фетаминов, с той лишь разницей, что действие кокаина гораздо
более скоротечно? То есть, в реальности, люди платят не в пять,
а в десятки раз больше. Причём там, где есть кокаин, как пра-
вило, трудно найти амфетамины, и наоборот. Я могу объяснить
157
Альберт Спьяццатов
это только переделом рынка между мафиозными предприни-
мательскими кланами. Не случайно ведь Анаривал сказал, что
порошок сегодня – исключение. Кокос – это для взбесившихся
ботаников, вроде охуевших яппи из даунтауна. Напротив, там,
где появляется крэковый кокаин, в неблагополучных районах,
уже не поощряется торговля порошковым. Действие крэка ещё
быстрее, его розничная доза дешевле, но его берут чаще, и, соот-
ветственно, прибыли должны быть в десятки раз выше.
Мы опять за барной стойкой, общаемся с самыми разны-
ми пацанами, благо, матч уже закончился победой «Бенфики»,
обсуждаем музыку. Сейчас у тинейджеров грандж в ходу. Неко-
торые только что вернулись с концерта «Bush X». Делимся впе-
чатлениями о последней Лоллапалузе. Правда, я ездил на неё
исключительно ради «Рансид», «Вайолент Фаммс» и, конечно
же, «Рамонес». Они уже объявили тогда, что это было их послед-
нее турне, и я вполне осознавал, какая огромная мне выпала
честь – повидать их живьём. Но если после них я сразу вернулся
в Мотор-Сити, то эти пацаны наоборот, приехали уже после «Ра-
монес» на хедлайнеров – «Саундгарден» и «Металлику». Меня
здесь все уже знают по имени. Один пацанчик с длинными во-
лосами и бородкой, Фрэнки, подсаживается справа от меня и
тихо спрашивает:
- Алекс, ты не знаешь, где здесь купить кокаина?
- Братишка, ты местный, и у меня спрашиваешь, где взять?
- Да я у всех спрашиваю, нет нигде. А мне протрезветь срочно
надо – родители убьют, если пьяный приду.
- Ну, у меня есть если что, - тут я вспоминаю про Дженни из
Дувра с её пятёркой, которую она мне пыталась всучить за пол-
марочки ЛСД. – Дашь мне десятку, разнюхаемся.
Я отхожу выпить по последней с Дэнни, потому что ему тоже
пора домой. Я учу его правильно пить водку – залпом.
158
Теряя наши улицы
- За тебя Алекс, друг, не унывай из-за работы, ты найдёшь
ещё себе. Чтоб у тебя всё нормально было!
- Спасибо, Дэнни! – мы чокаемся.
Когда я выхожу, на улице уже стоят Фрэнки, Педру и Винс.
Уже около полуночи, на улицах, как здесь водится, ни души.
Только ряды одинаковых коричневых двухэтажных домов и
припаркованных на обочинах автомобилей. У пацанов, особен-
но у Педру, почему-то какие-то угрюмые лица.
- Чё, отойдём? – у меня сохраняется классное настроение.
Но Педру придвигается ко мне вплотную с самым что ни на есть
угрожающим видом.
- Слышь ты, чувак, я тебя раскусил, - он крепко хватает меня
за руку и, накручивая себя, начинает повышать голос. – Ты с
ёбаного Мэри и Флинт сюда приехал, чтобы наркоту толкать,
да? Хочешь на этом районе бизнесом заниматься, да? Ты же с
ниггерами живёшь, ты на них работаешь значит, так получается,
Алекс? У тебя не прокатит, я с тобой лично разберусь, ты так
просто отсюда не уйдёшь, понял?
- Ты во-первых, Педру, для начала руку убери свою, - у меня,
несмотря на первоначальное удивление, сохраняется классное
настроение. Я говорю предельно спокойно, не злюсь, всё по-
нимаю и считаю, что всё нормально. – Во-вторых, ты слегка не
в теме. Если тебе этот мальчик, Фрэнки, что-то напел, так он у
меня сам попросил продать ему. Он сказал, что ему надо купить,
так что я не в курсе, если что, может у него принцип такой – не
угощаться, а за всё платить. А так мне по хуй, ты же знаешь. Мы
весь вечер это дерьмо нюхаем, сейчас добьём то, что осталось и
разбежимся. Всё нормально, на самом деле, брат.
Педру поворачивается к Винсу и Фрэнки и уже срывающим-
ся голосом орёт на них:
159
Альберт Спьяццатов
- Видели? Нет, вы, слышали, вы тупые ублюдки?! Вот это ре-
ально крутой парень, а вы. . Да вы. . – он не находит слов. – Да я
сейчас отпинаю ваши задницы.
Винс и Фрэнки уже врубились и начинают смешно так убе-
гать, стараясь втянуть, убрать подальше свои задницы и при-
крыть их руками. Педру на полном серьёзе гонится за ними и
награждает увесистыми пинками под зад. Я иду за ними, при-
калываюсь. После экзекуции, я ссыпаю весь оставшийся кокс
на капот одной из машины и мы делаем несколько жирнючих
таких дорожек. Педру похлопывает меня по плечу:
- Извини, что предъявил тебе, Алекс, брат. Ты хороший па-
рень, - ему реально неловко передо мной.
- Да всё нормально, Педру.
- Знаешь, зачем тебе ехать в такую даль, на Мэри и Флинт?
Как ты сейчас доберёшься? Ты запросто можешь переночевать
у нас дома, без проблем. Мы только рады будем.
- Да не, спасибо, Педру, я такси возьму.
Я думаю о том, что меня неспроста опять назвали «прохлад-
ным». Это значит, что я тоже становлюсь отморозком. «Прохлад-
ный» - значит крутой, клёвый, но на английский манер. Человек
с самоконтролем, который не подводит, не говорит и не делает
лишнего, но при этом отмороженный такой, одинокий. Так, во
всяком случае, это понимаю я.
6.
По пути заходим в какую-то полночную закусочную, купить
сигарет. В закусочной своя сценка. Какой-то пьяный в умат негр
рассказывает как он трахал жену Боба Марли. Он весь такой
длинный, нескладный, в отрепьях каких-то, в старом пальто,
в круглом африканском головном уборе, с пустыми глазами и
160
Теряя наши улицы
с бородкой. Два-три посетителя и хозяин закусочной открыто
ржут над ним. Он психует, вскакивает перед одним из них и вста-
ёт в боксёрскую стойку.
- Ты мне не веришь, твою мать? Ты меня, твою мать, называ-
ешь лжецом?? Ну-ка вставай, твою мать, я докажу тебе, что я не
лжец, твою мать.
- Слушай, мужик, всё нормально, успокойся, - говорит ему хо-
зяин. - Иди лучше домой.
- Как ты хочешь, чтобы я в это время попал на Мэри и Флинт-
стрит?
- Я тоже там живу, сейчас на такси еду, тебя подбросить? –
вмешиваюсь я. Ненормальная кокаиновая общительность так и
не отпускает меня. Мы зацепляемся с негром языками, кто там
кого знает и т.д. Педру три или четыре раза подходит ко мне и
уговаривает идти с ними, напоминает что пора. Я говорю «сей-
час», но продолжаю базарить с негром. На коке это нормально,
на базар конкретно пробивает. Когда я выхожу, Педру с пацана-
ми на улице уже нет. Хозяин закусочной показывает, куда они
ушли, я иду за ними, но их уже и след простыл. Видимо, надолго
я там притормозил, заговорился малость. Негр догоняет меня.
- Слышь, а ты правда на Мэри и Флинт-стрит едешь?
- Ну.
- Не хочешь там крэка взять? Курнули бы.
- В данный момент с удовольствием! Поехали.
По пути негр присел на уши и ебёт мозги белому таксисту.
Под конец тот уже ждёт, не дождётся, когда он нас высадит, что-
бы побыстрее дать газу и забыть про нас. Мы выходим прямо
на углу. Такие же пустые улицы, залитые мертвенным неоно-
вым светом белые многоэтажки. Обычно, опытные наркоманы
161
Альберт Спьяццатов
предпочитают не мутить на районах, где сами живут, чтобы не
палиться, но сейчас мне всё по хуй. Мы бродим по дворам. У
одного из подъездов, на капоте машины сидит двое молодых не-
гров и один латинос. Мы подходим спросить, но этот тип с ходу
доёбывается до них.
- А не фуфло? Не, ты ответь, что не фуфло, - он выпятив грудь
как бойцовый петух встаёт перед барыгой. – Если фуфло у тебя
проблемы, брат.
- А у тебя проблем не будет? – со смешком гнусавит один из
них, маленький негр, начиная ходить вокруг него, пританцовы-
вая, распуская пальцы веером, и задирая рубашку. За поясом у
него заткнут ствол.
- Мне по хуй твоя пушка, - короче у этого типа башню кон-
кретно сносит, он, кажется, просто проблем ищет.
- Дай мне на двадцать, - вмешиваюсь я. Протягиваю бары-
ге двадцатку, тот ссыпает мне на ладонь четыре завёрнутых в
фольгу камешка. – Я пошёл короче.
Мы уходим, за нами увязывается латинос. Он догоняет меня
и начинает тараторить по-испански:
- Carnal, de donde has cogido este loco? Es un tonto local, el
Cuckoo, no esta bien de la cabeza. Asi lo llaman, el Cuckoo.
- Speak English.
- No eres mexicano?
- No.4
4 - Земляк, где ты подобрал этого психа? Это же местный дурачок,
кукушка, у него крышу сносит. Его так и зовут, Куку.
- Говори по-английски.
- А ты не мексиканец?
- Нет. (исп., англ., перевод автора)
162
Теряя наши улицы
- У тебя есть место, где курить?
- Нет, нету, я думал у него раскуриться, он где-то здесь живёт.
- Не живу я здесь, - мычит Куку. – Я живу в Африке.
- Заметно. Слушай, а у тебя самого есть место?
- Я об этом и говорю! Я отведу вас в своё место!
- А трубка у тебя есть?
- Конечно!
- Ну ладно, так и быть, пошли к тебе, - ясно, что он хочет про-
тащиться.
Мы возвращаемся к тому же дому, латинос, Пако, набирает
код в подъезде. Дверь открывается.
- Подождите-ка здесь.
Он отходит к мусорному баку и начинает в нём рыться. На-
конец, он достаёт оттуда пустую банку от кока-колы, и гордо де-
монстрирует её мне:
- Во, видал?! Совсем чистая, наверху была.
Я сплёвываю. Мне уже всё по хуй. Лишь бы быстрей рас-
куриться, догнаться. Кокс отпускает, а за ним, как известно,
подползает жестокая депрессия, «краш». В моей ситуации это
смерть, однозначно.
Мы поднимаемся по лестничным пролётам на одну из пло-
щадок. «Вот моё место!», торжественно объявляет Пако, сгибает
банку посередине и достаёт из кармана кнопочный нож. Он шу-
стро проделывает пером несколько дырок посередине банке и
подносит её мне:
- Вот тебе и трубка. Только пепел нужен.
163
Альберт Спьяццатов
Я закуриваю сигарету стряхиваю пепел на проделанные но-
жом продолговатые отверстия в банке. Когда пепел закрывает
их, я отдаю Куку сигарету, достаю один камешек, разворачиваю,
разламываю его ногтем. Крэк слегка крошится, крошки тоже па-
дают на пепел. Я кладу остатки камешка в обёртке на ступеньки
и беру «трубку». Пако подносит зажигалку к белым осколочкам,
мгновенно тающим под пламенем на чернеющем от кокаиновой
влаги пепле. В этот момент я делаю глубокую затяжку и почти
сразу же ловлю такой мощный приход, какого даже от «винта»
у меня не было. Он в десятки раз сильнее того, что я испытал
несколько часов назад в португальском спортивном баре после
порошка.
Такое впечатление, что в этом волшебном камешке была
скрыта квинтэссенция головокружительных моментов челове-
ческого счастья, которые мы лишь изредка, время от времени,
переживаем в течение всей нашей долгой жизни, и оно на не-
сколько секунд становится всецело моим. На несколько эфе-
мерных, неуловимых секунд я словно бы возношусь над самим
собой и над своей жизнью, над ужасами, мучениями и перипе-
тиями нескольких последних лет и сливаюсь с разлитой в гор-
них сферах божественной благодатью. Как бы я хотел побыть в
этом состоянии подольше, поделиться им со своими любимыми,
и даже дать немного тепла всем несчастным этого мира, потому
что в этот момент я чувствую себя в состоянии сделать всё что
угодно, свернуть любые горы. Но химические законы обмена
веществ неумолимы, и этот эффект выделенного субстрата коки
настолько же недолговечен, насколько он силён. После прихода
я как бы спускаюсь, да что там, стремительно падаю с небес на
землю и вот уже наблюдаю, как Куку с Пако спорят из-за делёж-
ки остатков камешка, которые я им отдаю.
Курим дальше. В какой-то момент Куку вдруг ни с того, ни с
сего молитвенно складывает руки, выставляет перед собой, над
головой, и склоняется передо мной в почтительном поклоне. Я
164
Теряя наши улицы
глазами спрашиваю, мол, в чём дело? Он говорит: «По-моему
ты святой. Ты не обычный человек». Когда мы в молчании до-
куриваем четвёртый камень, уже рассветает. Куку собирает со
ступенек камешки и крошки – ему кажется, что это просыпав-
шиеся кусочки крэка, такое бывает у всех, кто его курит. Я пере-
считываю наличность. Есть червонец и ещё монетки. Чуть-чуть
до трёх баксов не хватает. Пако говорит, что возьмёт на них три
дозы. Обязательно надо взять ещё, только бы не домой, в эту
мерзкую нору, вернее, только бы не сейчас. Выходим на улицу и
идём дальше по району, искать дилеров.
Навстречу, вдоль оградки, ковыляет типичной такой тюрем-
ной, хип-хоповской походкой ещё один негр, весь увешанный
рыжьём и пальцы в болтах. Пако, приветствуя его, радостно поёт
на мотив Боба Марли: «African Tonight!!!». Дилер щерится, до-
вольный. Пако, как и обещал, договаривается с ним на три дозы
по пять баксов. Я ссыпаю тому мелочь с червонцем, он отдаёт
мне три дозы. Продвигаемся дальше, заходим на подземную
стоянку. Забираемся подальше. Я разворачиваю дозу, раскла-
дываю крэк на капоте машины. Пако подносит мне трубку. Но
не успеваю я выдохнуть после затяжки, как откуда ни возьмись
из-за угла выходит здоровый такой чёрный детина и, завидев
нас, начинает верещать. Просто удивительно, здоровые черно-
кожие лбы, когда злятся, вместо того чтобы орать благим матом,
почему-то начинают верещать тонким таким голосом:
- Вы. . вы. . какого хуя вы там делаете?! Это же моя маши-
на!!!
- Сорри, сорри, братан, мы ошиблись чуть-чуть, всё нормаль-
но, братан, сейчас уйдём, уже уходим, братан, - подскакивает к
нему и начинает тараторить Пако. Но здоровяк не унимается:
- Нет вы. . вы. . Вы давайте уберите дерьмо с моей машины!..
Но Куку уже бережно собирает крэк в фольгу, бормоча при
этом:
165
Альберт Спьяццатов
- Это хороший человек, у него работа, он семью кормит, не
то что мы. .
7.
`C784
B9B==
E4BB97C
F@PMH
K9J4‚
=@=
489?64GBC
BPJ
@9?C
5@=AB9
5C>
<4D=FP64>
89@9
A9BT
89;8H€
u
CFG4G?=
GCEAC;9BBCFGQ
DECG=6CE9L4G
166
Теряя наши улицы
AP
DC7C6CE=@=
F69;96M=>
bC=F99A
DC
@P64GQ
CG69G=@
6
5C@QMC>
–
B4J€
BPJ
?CB69>9E
DEC=<6C8=G9@QBCAH
<4A9L4G9@QBC„
T6@TSG
f45CG4
9GFT
CGA9L4S
GE=L9F?=9
L9A
E4SFQ
G4?
8C;=84GQFT
FBC64
=
D9E9;=64B=T
BC
<4E45CG?=€
6GCEC>
WF:
?4BF?=>
4A9E=?4BF?C>
167
Альберт Спьяццатов
sGCG
B=A
UA9E=?9
DECM9FG6==
?4SN4T
<=TSN4T
DHFGCG4€
6CG
8=6=8P
=
4A9E=?4BF?=>
UA9E=?4
BCA
dB
6=8BC
97C
89BQTJ€
B96BTGBC9
B=5H8Q
<9A@T?C6
B4
?64EG4@9
BC>
H84FGFT
B4
?HJCBBP>
C8BC7C
RGC
<464@=GQ€€€
h4?
?ER?
F=@P
5C5C6
168
Теряя наши улицы
AT7?=>
?CBICE?9
<4BC6C
A=
DE=B9FG=
T
CL9E98BC>
F4;HFQ
dG
E=G
DE9;B9AH
89E;=64GQ
•54EBC>
<4
DCC5N4GQFT
•B9H84LB=?4A=–€
7C6CE=A
F@H;=64SN97C
CB
F4APJ
RG=?=€
RGCA
C8=BCL9FG64
7C8H€
DE989@4A=
;9G
bP
7CE@4
;=>
F46
CDTGQ
7C64E=64SFQ
APF@=€
169
Альберт Спьяццатов
?4?B=5H8Q
<4A9L4T
- Ce n’est pas un endroit pour moi, Федян, mon pote – en tout cas
c’est un pays tranger. .
J’ai pas trouv ma rue, mon quartier, mon faubourg, mon territoire
ici mec... N’existe pas ici!..
Qu’est-ce que j’t’ai dit, toi, ici, dans ce lieu, y’a deux ans, propos de
trouver ma place dans cette vie, sur le boulot rglo et l’autosuffisance?...
T’y crois encore?... Dis donc !... C’est des ides roses, quoi, mec... Tu crois encore que nous, les producteurs, sommes vraiment le sel de la
terre?... Mon cul! Nous, les producteurs – nous sommes seulement le
btail salari. . Des vaches… De la viande!... C’est comme a mon frre...
Rien foutre!... Ce que nous faisons au boulot c’est quoi, t’y as jamais
pens?... C’est seulement le profit pour ce salaud de patron, en fait, c’est
ce qui compte, quoi, et le reste c’est de la merde... Et je m’emmerde
dans ce monde de merde!... Toi, par exemple, tu travailles pour vivre, tu
rpares les voitures, les moyens de locomotion pour les autres bipdes,
qui inondent cet espace urbain maudit... Quel usage en est fait?
Dis donc ! C’est seulement dommageable, mon avis... Moi, j’fais des
Botes Lumire, des botes stupides, et ces botes que j’ai faites avec ces
mains, ces mmes mains, elles sont pendues partout dans les tats-Unis,
dans toute l’Amrique... Quelques phrases sur elles, quelques mots
drlement fous, importuns, appelants: achat, achetez, achte, achte une
marchandise, achte un service, laisse ton argent chez nous, dpense...
Je suis pas heureux d’une telle saloperie... Mes botes illuminent ces
rues mortes comme les lumires de la mort... J’aime pas les lumires
de la mort, moi!... Je prfre les tnbres vives, je vais te dire, je prfre le
frmissement du feuillage sur nos alles tnbreuses aves leurs rverbres
casss... Et encore sur le sel de la terre – qu’est-ce que tu penses, y a
vraiment une classe ouvrire, ces petits hommes honntes et simples,
toujours prts s’aider les uns les autres? Regarde-les, ces dgueulasses,
ils sont pires que des piciers, des spculateurs, des cafards... Beaucoup
d’eux sont plutt prts fourguer l’un ou l’autre, se vendre aux patrons
170
Альберт Спьяццатов
pour une surpaye, quoi, s’entre-dvorer, ces salauds... Y’a pas de classe
proltarienne, mon pote, une masse d’individus mchants mis par hasard
dans les stalles diverses, grandes ou petites, ou ils doivent de jour
en jour, la petite semaine rpter les mmes actions, insenses, rduites
l’absurde... C’est difficile d’imaginer quelque chose qui serait plus
antihumain que la fabrique ou l’usine!... Ch’ais pas, moi… Tu passes
la journe entire te casser le cul pour le profit du patron, en inhalant
des volutes de poussire malsaines et des dbris de bois, tu travailles
sur une machine-outil anachronique, dclasse, qui dcharge toujours les
morceaux de fer comme des petites lances vers ta tte en t’assassinant
presque chaque jour. . Mais j’veux pas crever comme a, mec… Un tre
humain, c’est rduit au niveau de simple instrument, qui fait durant
toute sa vie les mmes actions jusqu’ l’automatisme, et surtout il ne voit
pas son produit final!... Sais-tu ce que l’usine me rappelle, moi? C’est
Dora!... C’est Buchenwald!... C’est Auschwitz!... Ce bruit monotone,
parfois 12 heures de bruit, ces annexes humaines des machines, de la
chane de travail... Et puis... L’argent que tu gagnes, qu’est-ce que tu fais
avec a... J’vais te dire... On va foutrement croquer tous les samedis, on
va faire valser. . J’en veux plus!... Je quitte!... Dis donc, mon frre, est-ce
qu’il y a un endroit pour moi dans cette vie de salaud?... S’il y en a un
vraiment, c’est pas ici... O est-il? Dis donc... En tout cas, au moins, nous
avons notre ville, o nous sommes ns, d’o nous provenons, mec... C’est
notre maison... Il est temps de revenir, mon pote, je le sais, je le sens...
Je reviens, Федян. .5
5 - Нет здесь мне места, Федян, брат – это всё равно чужая страна. .
Не нашёл я тут своей улицы. . Что я тебе говорил здесь же, на этом
же самом месте, два года назад о поисках своего места в жизни, о
честном труде, о самодостаточности?.. Иллюзии это всё,
не более того. . Ты думаешь, что мы производители – соль земли?.. Как
бы не так, Федян! Мы, производители – это наёмный скот. . Да, 5да!..
Только и всего. . Что мы создаём своими руками на самом деле, ты
задумывался?.. Только прибыль для хозяина, в реальности, вот что
считается, что-то значит, а остальное – всё фикция, Федян!.. Вот
ты, например, живёшь с того, что чинишь средства передвижения для
других двуногих, переполняющих это городское пространство. . Что в
этом полезного? Один вред, по-моему. . Изготовленные мной коробки,
172
Теряя наши улицы
- С одной стороны, ты, конечно, во многом прав, Алик, - нео-
жиданно вдумчиво и серьёзно отвечает мне Федян. – Но с дру-
гой, видишь, это у всех всегда по-разному. Ты вот долго жил за
границей, а за это время многое в Алма-Ате изменилось. При-
чём изменилось до неузнаваемости, ты ещё сам увидишь, уди-
вишься. Люди совсем другие стали. Так что, если даже ты и прав
насчёт своего дома, своей улицы, если где-то и есть место, где
ты должен чувствовать себя хорошо и спокойно, то это вовсе
необязательно должно быть там, где ты родился и долго жил. Не
факт! Я, например, считаю, что нашёл своё место здесь, я здесь
всем доволен, я чувствую, что моя жизнь развивается, что я ра-
сту. Веришь, нет, даже если мне дадут американское граждан-
ство, я уже никуда не поеду бродить по свету, как мы хотели. Я
никуда не хочу отсюда двигаться. Мне здесь хорошо.
которые я сделал и собрал вот этими вот руками, висят по всем
США, по всей Америке. . На них написаны какие-то глупые, навязчивые
фразы, призывающие: купи, купи, купи товар, купи услугу, потраться в
заведении. . Я вовсе не получаю от этого морального удовлетворения,
как ожидал. . Мои боксы освещают мёртвым светом эти мёртвые
улицы. . А я не люблю мёртвый свет!.. Предпочитаю живую темноту,
предпочитаю шелест листвы на аллеях с разбитыми фонарями. . И
ещё насчёт соли земли – ты вот как думаешь, существует на самом
деле или нет рабочий класс, такие простые, искренние люди, всегда
готовые помочь друг другу? Да ты посмотри на них, они
же хуже барыг, торгашей. . Большинство из них готовы продать друг
друга, сдать начальству за надбавку к зарплате, глотки друг другу
перегрызть. . Нет никакого рабочего класса, Федян, есть скопище слу-
чайных индивидов, загнанных в разные стойла, большие и маленькие,
где они должны изо дня в день повторять одни и те же доведённые до
абсурда действия. . Трудно придумать что-либо более антигуманное,
чем фабрика или завод!.. Ты проводишь рабочие дни, вдыхая нездоро-
вые клубы пыли и опилок, ты работаешь на устаревшем, антиквар-
ном станке, из которого в сторону твоей головы регулярно
вылетают металлические обрезки величиной с небольшое копьё. . Че-
ловека здесь сводят до уровня простого инструмента, выполняюще-
го на протяжении всей жизни одни и те же доведённые до автоматиз-
ма действия, причём зачастую он даже не видит свой окончательный
продукт!.. Знаешь, что мне напоминает цех? Бухенвальд, вот что!
173
Альберт Спьяццатов
- Ну, Федян, что я могу сказать, это всё из-за Ани, наверное. У
вас же типа любовь с ней. Ты пойми, Федян, любви ведь не бы-
вает на самом деле, бывает лишь привязанность. Ты привязался
к ней, вот и пропала тяга двигаться. Осядешь здесь, погрузне-
ешь, детишек заведёте. Так и жизнь пройдёт.
- А я и не хочу, чтобы было по-другому, Алик. Это и есть жизнь,
- и, помолчав, с улыбкой добавляет, - мы решили жениться. Я
люблю её, а она любит меня – только это обладает для меня зна-
чением, больше мне ничего от этой жизни не надо. Вот почему
для меня не важно, останемся мы здесь, или в конечном итоге
окажемся где-то ещё. Где будет она, там и будет мой дом. И это
больше, чем просто привязанность, поверь мне.
- Поздравляю, Федян, рад за вас. Нет, серьёзно. А я всё-таки
поеду искать свой дом. Давай пять. Счастливо!
Как и два года назад, мы обнимаемся на прощание, и я
устремляюсь на поиски своей судьбы, которая, как мне кажет-
ся, может ждать меня дома, под густой сенью деревьев на наших
улицах, на которых человеческие отношения всё ещё сохраня-
ют некую естественность и непринуждённость без какой-либо
необходимости платить за это деньги.
174
Теряя наши улицы
VII глава
Возрождение
« force d’tre pouss comme a dans la nuit, on doit finir tout de
mme par aboutir quelque part, que je me disais... tu finiras srement
par le trouver le truc qui leur fait si peur eux tous, tous ces salauds-l
autant qu’ils sont et qui doit tre au bout de la nuit. C’est pour a qu’ils
n’y vont pas eux au bout de la nuit» 6
(Louis-Ferdinand Cline «Voyage au bout de la nuit»)
Аушвиц!... Этот 12-часовой монотонный гул, эти челове-
ческие придатки конвейерных механизмов. . И потом. . Зара-
батываешь деньги, и что ты с ними делаешь. . Спускаешь всё,
причём бездарно. . Не, Федян, если и есть где-то моё место в
этой жизни, то явно, явно не здесь. . Где, ты меня спросишь?
Вот это вопрос. . Но в любом случае, по крайней мере, и у тебя,
и у меня есть город, где мы родились и выросли, братан. . Это
и есть наш настоящий дом. . Так что пора мне возвращаться
домой, Федян, я это чувствую. . Я возвращаюсь, Федян. . (фр.,
перевод автора)
6 –`C784
8C@;9B
GCLBC
RG=
B4
BCL=—
(Луи-Фердинанд Селин, «Путешествие на край ночи», фр., перевод
автора)
175
Альберт Спьяццатов
1.
Федян оказался прав – я не узнал свой город, я его просто
не нашёл. Стены, здания, улицы, вроде бы, остались те же, а вот
города в котором я родился и вырос, как не бывало! Даже само
название города изменилось. Когда я прилетел, на здании аэро-
порта вместо остроконечной, похожей на наши величественные
горы надписи «АЛМА-АТА» красовалось пресное «Алма-Сити».
По перенаселённости он начал походить на Циньгун, по степе-
ни бездушия и отчуждения он стал всё больше смахивать на
англосаксонский, или американский мегаполис. У окружающих
меня ныне людей напрочь отсутствовали моральные критерии
и ориентиры. Отвечать за свои слова и поступки, считаться с
какими-то элементарными понятиями о справедливости, счи-
талось теперь чем-то неразумным, глупым, устаревшим и зазор-
ным. Не говоря уж о том, чтобы входить в отмах против более
сильного противника или даже против толпы. Даже у уличной
шпаны теперь больше всего в цене была коллективная трусость
и подлость – например, у них считалось круто толпой подсторо-
жить, подловить какую-нибудь беззащитную жертву, вроде бом-
жа (а ведь в городе моих воспоминаний ещё не было бомжей),
запинать до смерти и потом гордиться тем, что поучаствовали
во всеобщем беспределе. Когда я разговаривал с кем-то, соз-
давалось впечатление, что я говорил на каком-то непонятном
иностранном, или, скорее даже, архаичном языке. Исчез пря-
мой и бескомпромиссный уличный говор, в интонациях теперь
преобладало жеманное нахальство. Отдельные, самые ушлые
экземпляры, очевидно, решили про себя, что чем нахальнее и
грубее они будут себя вести по отношению к окружающим, чем
больше они будут орать и хамить, тем больше им в этой жизни
достанется. Как ни странно им это сходило с рук – пока они не
нарывались на раздражённого человека, вроде меня. Когда, не
выдержав раздражения, ты порой выцепишь такого из общей
176
Теряя наши улицы
сутолоки, наедешь на него, предъявишь за конкретное хамство,
даже прилюдно унизишь, то он испугается, извинится, утрётся,
и. . как ни в чём не бывало, продолжит свою беготню, при этом
в лучшем случае будет в дальнейшем старательно избегать тебя,
а в худшем будет стараться исподтишка нагадить по-мелкому. И,
опять же, при этом, абсолютно не стесняясь собственного по-
зора, даже кичась тем, что хоть что-то сошло с рук, как бы на-
поминая тебе о том, что мы теперь все барахтаемся в одной по-
мойной яме и ты тоже, хоть ты и не такой, как все, хоть ты и не
сдох как твои дружки нам на злорадство, хоть ты и выбрался,
как пережиток, из страшного, жестокого прошлого.
Парадоксальным образом, мы, первые панки, а до этого фут-
больная толпа Федяна были среди первых, кто взбунтовался
против серости, узколобости, ограниченности и бессмысленной
жестокости той жизни, очереченной пределами блатных райо-
нов советского времени. Именно мы, те, кто сознательно ушёл
из банд, как я, или был неформалом по зову души, как Федян
с самого начала, мы сами сдетонировали все эти перемены в
уличных нравах и на нас же пришёлся первый удар, который мы
вынесли на собственной шкуре. Но, теперь, когда всё измени-
лось, когда все подряд получили возможность свободно и ничем
не рискуя перемещаться по территории города, с района на рай-
он, одеваться и вести себя, кто как хочет, как кому вздумается,
именно теперь внезапно оказалось, что канула в лету масса до-
стойных человеческих качеств. Ушли яркие, пассионарные лич-
ности, храбрые сердцем, а наружу повылезали сплошь и рядом
какие-то мелочные, закомплексованные, обиженные на жизнь
люди. В первую очередь казалось, что у людей, вместе с необ-
ходимостью ежедневно стоять за себя и за своих, отвечать за
свои слова и поддерживать свою репутацию, исчезло чувство
гордости за самих себя, самоуважения, а за ним, у них пропало
и вообще хоть какое-либо подобие взаимного уважения. Когда
не уважаешь сам себя, разве ты будешь уважать других? С ро-
177
Альберт Спьяццатов
стом имущественных контрастов воцарилась холуйская мораль.
Самооценка и оценка других перестали зависеть от положитель-
ных личных качеств и нравственных критериев. Я понял, что
культура потребления, складывающаяся в результате развития
рыночной экономики, не только разъедает и атомизирует обще-
ство, она ещё и измельчает, озлобляет и опошляет человеческую
душу. Все теперь завистливо, но в то же время угодливо взирали
лишь на материальные активы, скопленные десятком олигархи-
ческих семей, не в силах думать о чём-либо ещё. Каждый был
готов с головой влезть в долги или с лёгкостью пойти на уголов-
но наказуемые должностные преступления, лишь бы хоть как-
то приукрасить свой жалкий социальный статус, в то же время,
лютой ненавистью ненавидя ближнего своего, у которого ровно
точь такой же жалкий социальный статус был позолочен на пол-
грамма гуще. На уличном же уровне, за отсутствием какой-либо
достойной альтернативы, вся власть теперь была монополизи-
рована и жёстко скоцентрирована в руках сил правопорядка.
Выглядело так, словно повывелись все свободные уличные
стаи, и на их месте остались лишь свирепые волкодавы, да ста-
до бессловесных баранов. В то время я терпеть не мог и тех и
других, ненавидя первых и презирая вторых. Нет, разумеется, я
вовсе бы не хотел, чтобы время полностью повернулось вспять,
к иррациональному насилию на улицах и паранойе на районах.
Но нашим людям всё ещё предстояло измениться в лучшую сто-
рону, восстановить утраченную общность, вновь обрести умение
вести прямой и открытый диалог, научиться прислушиваться к
другим и больше ценить друг в друге чисто человеческие каче-
ства, а не одно лишь умение вылизывать себе языком дорожку
к бренным материальным благам.
Первый шок меня ожидал, когда я начал обзванивать ста-
рых знакомых, чтобы поинтересоваться что да как в городе,
что здесь произошло за это время. На каждые десять номеров,
которые я набирал, 8-9 человек уже покоилось на городских
178
Теряя наши улицы
кладбищах, остальные сидели по тюрьмам и лагерям. Интона-
ции голосов родителей, отвечавших мне на том конце провода,
варьировались от глухого, безысходного отчаяния, до непри-
крытой ненависти к незнакомцу, бестактно напомнившему о се-
мейном горе. Вот почему всё так изменилось! На место каждого
умершего ровесника, друга, брата по оружию, здесь появилось
пятьдесят беспринципных провинциалов, деловито рыщущих
в поисках своих собственных пошлых и иллюзорных представ-
лений о соблазнах столичной жизни. Мы просто вымерли, как
отживший своё вид, и вместо нас, со всех четырёх сторон света
на земли с нашими гниющими останками слетелись, сползлись
целые рои всеядных насекомых.
Я долго не мог решиться набрать последний номер. Когда
я это всё-таки сделал, мне ответили, что никакой Альфии там
не просто нет дома, но что там никогда и не жил человек с по-
добным именем. Я не знаю, как так вышло, я не мог перепутать
цифры. Но факт остаётся фактом, теперь её нет. Жизнь, как ни
странно всё ещё продолжается, а её нет. Она исчезла из моей
жизни окончательно, безнадёжно и бесследно.
Я шёл по улицам района и не узнавал их. Это были не наши
улицы. Нет, мы не сдали их, не уступили более сильному или
удачливому сопернику. Они просто погибли, пропали вместе с
нами, в то время как могучая, непобедимая жизнь продолжала
копошиться на их руинах. Когда я снова уеду отсюда, здесь о
них не останется даже воспоминаний.
У одного из подъездов околачивалась парочка наркоманов.
Эти движения я узнаю, угадываю сразу, чую нутром, интуицией.
Этот воздух терпеливого, томительного ожидания. Если надо по
несколько часов, сутками на морозе и на жаре, в любое время и
при любой погоде. Я подошёл поближе и, наконец-то, встретил
хоть одно знакомое лицо.
- Мурик?! Ты! Ну, салам что ли, последний из могикан!
179
Альберт Спьяццатов
- Ты уже понял, да, - Мурик щерится беззубым ртом. – Не они
среди нас, а мы среди них!
В Америке я не должен был менять одну хуйню на другую.
Там я довольствовался мыслью о том, что я ничего не ввожу
себе в вены, и при этом незаметно и плотно подсел на крэк. У
меня сохранилась психологическая зависимость от сильнодей-
ствующего наркотического средства. В этом вся суть. Все, кто
говорит о примате физической зависимости либо шарлатаны,
подонки, либо непроходимые глупцы. Абстинентный синдром,
похмелье, сегодня знаком каждому из-за повсеместного легаль-
ного употребления одного из наркотических веществ средней
тяжести – алкоголя. Кокаиновая абстиненция практически
никак не проявляется физически, кроме бессонницы и отсут-
ствия аппетита. Человек способен перетерпеть многие физиче-
ские страдания. Мы осознанно идём на них, когда необходимо
медицинское вмешательство, для того чтобы выжить или про-
должить жить без болей и других проблем. Каждая нормальная
женщина с радостью идёт на них, для того чтобы родить новую
жизнь и новую любовь. От героиновой абстиненции не остаётся
и следа через максимум две недели. Если ты сидел на метадоно-
вой программе, т.е. регулярно получал синтетические опиаты от
государства, на избавление от физической абстиненции может
уйти около месяца. Но не боль и не страх перед страданиями
заставляют нас снова и снова возвращаться к опьяняющим ве-
ществам. Именно психологическая зависимость является той
пресловутой уродливой обезьянкой, которую якобы носит на
своей спине наркоман. И её невозможно сбросить оттуда кроме
как через вмешательство осознанных, целенаправленных уси-
лий собственной воли. Именно эта зависимость на первой же
неделе по возвращении привела меня сюда, за дозой героина,
ведь ханки сейчас в Алма-Ате практически нет, а белым торгуют
везде и все подряд.
180
Теряя наши улицы
2.
Глухой ночью мы с Муриком заходим в один из центровских
дворов. Внимательно осмотревшись и прислушавшись, мы на-
чинаем по возможности тихо и сосредоточенно ломать ногами
скамейку. Сколько раз мы с ним этим занимались в прошлом!
Таких скамеечек советских времён и не осталось почти по горо-
ду. Но на этот раз мы ломаем её не для того, чтобы, накручивая
себя и зверея, бежать на толпу врагов, судорожно сжимая в ру-
ках штафет, не для того чтобы со всей силы хуярить противника,
куда ни попадя с мерзким стуком дерева о мягкое человеческое
тело или о твёрдую черепную кость. Нет, на этот раз нам нужны
массивные чугунные ножки скамейки, для того чтобы сдать их в
пункт приёма металла и разжиться хотя бы одной дозой герои-
на, чтобы не болеть с утра. Доломав скамейку и отдышавшись,
мы поспешно уходим, переносим металлолом в другой центров-
ской двор, где устроили импровизированный склад.
Рано утром мы встречаемся там же и со всей этой грудой
металлолома, отправляемся в привокзальный район, на I Алма-
Ату. Едем с постоянными пересадками, но не потому что меняем
маршрут – нет, нам надо по прямой, вниз по Сейфуллина. У нас
просто нет мелочи даже на проезд в «коммерческом» троллейбу-
се. Поэтому нас постоянно высаживают. На каком-то этапе при-
кидываем свои силы и решаем идти дальше пешком. По пути
обмениваемся мнениями об этой ситуации.
- Заебала такая жизнь, Мурик, честно говоря, надо что-то де-
лать.
- А что делать? Я тебе давно говорю – надо тот обменник
кинуть. Я же не говорю банк там или супермаркет, например. Я
реально рассуждаю. Я все входы, выходы, все подходы к тому
обменнику знаю. Знаю день недели, когда там до хуя капусты
181
Альберт Спьяццатов
скапливается – это как раз сегодня! Как уйти лучше, да сколь-
ко раз я тебе за всё это рассказывал?! Обменник – это стоящее
дело. Ствол есть, я же тебе говорил.
- Ты знаешь, всё-таки ты прав. Надо кинуть этот обменник
ёбаный, - соглашаюсь я, передвигаясь под палящим солнцем,
изнывая под тяжестью китайской сумки на мокрой от пота спи-
не.
- Прикинь зато сколько белого наберём! Как раз на этой же
яме. Рашид же предлагал оптом. Загасимся куда-нибудь в глушь,
в Киргизию, например, а как протравим всё, ещё чего-нибудь
придумаем, - подмигивает мне Мурик, довольный тем, что, нако-
нец, приболтал меня.
Сдав металлолом и получив свои жалкие деньги на дозу, мы
уже налегке продолжаем свой длинный спуск через одинаковые
дворы двухэтажных камышовых домов Мехпосёлка. Принятое
решение воодушевляет нас, придаёт нам сил, даёт иллюзию сво-
боды. Роскошные мечты опиомана и предвкушение дозы пре-
вращают в нашем восприятии эти жалкие дворы в дворцовые
сады. Чтобы не терять времени даром, мы сразу договариваем-
ся с барыгой, Рашидом, о покупке большой партии оптом, заби-
ваемся на вечер, даже время приблизительное называем. Для
пущей убедительности, ну и, что там говорить, из бахвальства и
бравады, всячески намекаем ему на то, что обмозговали крупное
дело. Как только, подлечившись у Рашида, за нами закрывается
дверь, и мы пускаемся в обратный путь вверх, в город, Рашид
снимает трубку и набирает номер крышующего яму следака.
Когда добираемся до района, я остаюсь ждать Мурика на
той самой скамеечке у подъезда, на которой погиб Адик. Мы,
к сожалению, не обращаем никакого внимания на стоящую у
соседнего подъезда «Волгу» с тонированными стёклами. Мурик
не заставляет себя долго ждать, ему самому не терпится осуще-
ствить свой дерзкий план. Вскоре он выходит из своего подъез-
182
Теряя наши улицы
да с таким сияющим видом, что становится ясно, что ствол у нас
есть. Он переоделся в какие-то старые отрепья, чтобы быть как
можно менее узнаваемым. Меня самого уже начинает пробирать
возбуждение, хотя героин и даёт нам необходимую для дела от-
решённость и хладнокровие. Но когда мы отходим от подъезда
и идём по открытой части двора, из «Волги» выскакивает двое
человек в кожаных куртках, которые орут нам:
- Эй вы, стойте и не вздумайте бежать, шмаляю я метко, без
ног останетесь.
При этом из противоположного подъезда к нам бегут напе-
ререз ещё двое. Нас быстро при понятых обыскивают, забирают
у Мурика пистолет, составляют протокол и запихивают в «Волгу»
– Мурика с собой в салон, меня в багажник. Однако, несмотря
на то, что нас повязали в Бостандыкском районе, нас увозят в
Семиреченский РОВД.
В КПЗ я провёл трое суток на жестоких кумарах. В первый
день, когда меня вели на допрос, моего следака внезапно куда-то
вызвало начальство. Он быстро крикнул своему коллеге, хачику,
из соседнего кабинета посмотреть за мной и умчался, не слу-
шая трёхэтажных матов со стороны последнего. Мент оставил
меня в коридоре. Поскольку меня морозило уже не по-детски,
я невольно, сидя на скамейке, подтянул ноги, попытавшись
свернуться в позе эмбриона. Как назло в этот момент хачик вы-
шел глянуть, что я делаю. Увидев меня в таком виде, с ногами
на скамейке он рассвирепел. Он начал запинывать меня по са-
мым больным местам прямо в этом коридоре, потом, выплеснув
злость, он схватил меня за шкварник и втолкнул в кабинет. Там
он поставил меня к стенке с руками за спиной и велел смотреть
в стену и не вертеть головой. Не вертеть головой я не мог, уж
слишком соблазнительным был знакомый, родной запах сырой
картошки, уксуса и дыма. Я обернулся. Мент сидел на кортах и
держал в руке «дрова», зажжённую газетку. На стуле мента си-
183
Альберт Спьяццатов
дел зэк. Он тщательно просушивал опиум на черпаке. На столе
стояла бутыль с ангидридом и небрежно завёрнутый целлофа-
новый свёрток с темнеющей внутри него коричневой массой.
«Грамм 25 будет», прикинул я на глаз. Вслух я лишь мечтательно
протянул: «Щас бы хоть третьячком подлечиться». Мент резко
обернулся, побагровев от такой наглости, и, ей богу, кинулся бы
на меня тут же, если бы зэк не остановил его: «Тише, тише», мол,
не дёргайся, дрова держи. И мне: «Да на третьячок здесь уже и у
самих в хате желающих хватает». Я понимал, что мне совсем не-
зачем просить у кого-то третьяк, влезать в долг и всё такое. Это
просто из меня моё состояние говорило, вырвалось, скажем так.
Мент тем временем, уже не стесняясь меня, с каким-то странным
сладострастием приговаривал: «Вот, это хорошая ханка, без кро-
ви, без кирпича, без какао, без хуйни всякой, чистая. Тут тебе
ещё туда пронести хватит, загреешь там если что».
На второй день меня отвели на допрос к моему следаку. Там
было несколько ментов, и всех их интересовало откуда ствол. «Я
же вам говорю», повторял я им, «не знаю я ни про какой ствол.
Пришёл к другу, вы меня арестовали – откуда мне знать, что за
ствол?». Били слабее, чем тот хачик в коридоре – получить по
фанере от ментов, это же за положняк, проформа у них такая. У
меня такое даже в Циньгуне было, менты ведь везде одинако-
вые. Хуже было, когда пришёл тот хачик с Муриковским стволом,
приставил мне его к голове и начал шипеть мне в лицо всякую га-
лиматью. Потом оказалось, что это так, для развлечения, ничего
им от меня по сути уже и не надо было. В тот же вечер из сосед-
ней камеры мне крикнули, что делюха на Мурика уже пришла из
прокуратуры с санкцией, а его вместо СИЗО увезли в больничку
с разорванной почкой. Расчёт ментов не оправдался, поэтому
они и озверели. Дело в том, что родители Мурика уже давно эми-
грировали в Башкирию, и некому было въехать за него деньга-
ми, нечего было с него поиметь, а на мне при обыске не было
никаких запретов, даже завалящей дозы героина, потому что мы
184
Теряя наши улицы
уже укололись у их друга Рашида. На третьи сутки одному дедку
из нашей камеры передали курочку и пачку переломанных напо-
полам сигарет с отломанными фильтрами. После двух суток голо-
духи мы с наслаждением умяли мясо, оставив только косточки
– «погрызть назавтра» и закурили. По истечении этих суток меня
выпустили на все четыре стороны.
А Мурик умер в больнице, не приходя в сознание. .
Когда я вышел на улицу, я осознал, что мне некуда идти. Дозу
в этот раз я нагнал невысокую, состояние на четвёртые сутки
было уже сносное (относительно, конечно), но ни денег, ни идей
у меня больше не было. Даже шнурок мне вернули только один.
Я бесцельно брёл по чужим, запущенным, холодным и грязным
улицам в нижней части некогда цветущего города-сада. На углу
Ташкентской и Софьи Ковалевской, моё внимание привлекло
возвышающееся над окутанными смогом жалкими хрущёбами
новое нарядное розовое здание. Подойдя поближе, я понял,
что это католическая церковь. Вера моих отцов. . Я вспомнил,
что сегодня воскресенье, и народ собирается на Мессу. Это как
перст указующий. . А почему бы мне не зайти, не исповедовать-
ся, не причаститься – вдруг легче станет? Я зашёл.
Дон Массимилиано был хорошим священником, что называ-
ется от Бога. Он не только тонко разбирался в людях, но искрен-
не старался выполнять свою миссию, без разбора откликаясь
на любые проявления человеческих страданий.
- Сын мой, - сказал мне он. – Прочитай одну молитву «Радуйся,
Мария» и если хочешь, я порекомендую тебя в реабилитацион-
ный центр моего хорошего знакомого, дона Клаудио, в Италии.
Дон Клаудио собирается открыть отделение в Лавразии и про-
сил меня поискать добровольцев, которые могли бы приехать
перенимать опыт в Италии, чтобы потом распространять его
благое дело здесь. Все центры управляются такими же как ты. .
Бывшими. . Сам Бог привёл тебя ко мне.
185
Альберт Спьяццатов
3.
bP
89@Q€
L=BC
AB9
6@489B=TA
FG=
<4@
FCFGCTN99
6C?EH7
B97C
@9BQ?=>
sGC
89B=9
<89FQ
c4
G4?
;9
H69M4B4
F
`@4H8=C
TFB=@
GC@Q?C€
6GCEC7C
YCB
7C@CF‚
YCB
?CA€
T
@=4BC
186
Теряя наши улицы
<4L4FGHS
F=@QBP>
97C
CL9BQ
B9
6C
B4?C6C
=BG9@@9?GH4@C6
d8B4;8P
DEC6C;84SN=9–
B==
=FDC@Q
6
K=4@QBC>
A9FGBC7C
6P<64@
B4
8EC;=
DF=JC4?G=6BPJ
B4L4@
598BPJ
BC7C
AC74G9@QFG64J
6
G9EECE=FGC6
B9
?9
FGE4MBC7C
c4
7C6CE=GQ
E94@QBCFGQ
F@H;=GQ
187
Альберт Спьяццатов
B4M9>
B=GQFT
@974@=<4K==
5P@
8C@7C9
@S8=
6F9784
B4
FH8CEC74J
D4GQ
?CAAHB4
B9C5JC8=APJ
8C64@C
6PD4@4
5C@QM9
?H@QGHE9
8H4@=FGP
GE=
6
c4
FDECF=@
AC9>
F?C@Q?C
8CFG4GCLBC
7C
CB
B=9
<4>8:G
188
Теряя наши улицы
W
84@9?C
LGC5P
N9?=€
@:BP9
?E4>B9>
G959
64@FT
4B7@=>F?=>
E=G
7CFH84EFG64
ž
6F9
bP
6@489B=>€
?4A=
B9K
DC8
FE98=
?CAAHBP
8EH7=J
F?CGCI9EAP
BC6@9BBP9
F9GQ
GC7C
D4B==
`CFG4f=?9
BC
5=E4@FT
189
Альберт Спьяццатов
CFG4BC6?=
<9
CE74B=
@9G€
G9
F959
GEC6
DPG?4A€
6C<=@
7CEC89
T6@TGQFT
W@4FG=
D=L?4@=
9AH
?C
?CB9LBC
eC
B4A
K9@C64GQFT
N=G9@QBP>€
FP€
E9FH9GFT
5C@9S€
B9846BC
•
8C
9;98B96BPJ
=
LGC
=J
F?EP64GQ€
C
190
Теряя наши улицы
E45CG49G
G9EECE=FG
HL4FGB=?C6
RGC
B4DE=A9E
T
59E=„
4.
В общем, мои ожидания в отношении коммуны более-менее
сбылись. Когда колокол звонил рано утром – это означало, что
надо вставать и приниматься за работу. За любую работу, кото-
рую тебе поручит Ответственный по работам. Я сразу заметил,
а впоследствии и испытал на себе, что Ответственный, по по-
ручению Дона, или по собственной инициативе, использовал
распределение работ для оказания психологического давления.
Особенно строптивым достаются самые бессмысленные и из-
нурительные работы, причём иногда это может длиться месяца-
ми. Когда колокол звонил вечером в одиннадцать – это означа-
ло обязательный отход ко сну. Времени на чтение отпускалось
около 15-20 минут, когда помоешь ноги и ляжешь в кровать, до
того как погасят свет. Это было драгоценное время, за исключе-
нием, конечно, вечера во вторник, когда на чтение специально
выделялось около 40-50 минут. Формально рабочий день был
построен по мирскому образцу – 8 часов. Но в действительности
191
Альберт Спьяццатов
тебя никогда не оставляли в покое от пробуждения и до отхо-
да ко сну. Особенно на первых порах – если не Мирко, то кто-
нибудь ещё ходил за мной всюду по пятам. Даже когда я шёл
в туалет, кто-то обязательно шёл за мной и дежурил перед две-
рью. После работы ты должен был носиться туда-сюда, чтобы
успеть выполнить свои специфические обязанности, а потом
весь вечер проходили различные собрания. Все должны были
рассказывать о том, как провели свой день, о чём они думали,
что у них происходит в голове и т.д. Все докапывались друг до
друга, отыскивали недостатки, во всеуслышание обсуждали их,
утверждая, что якобы именно они привели обсуждаемого субъ-
екта к героиномании. За мной основных недостатков числилось
два – необщительность и упрямство. Что касается первого, то
напрасно я пытался объяснять им что-то о разнице в культуре
и менталитете. В массе своей это были ограниченные люди с не
шибко широким кругозором. Около 40% составляли каторжане,
которые в соответствии с итальянским законодательством мог-
ли по своему выбору отбывать здесь свои тюремные сроки, кро-
ме того, около 20-25% были возвращенцы, люди, которые в своё
время уже прошли трёхлетнюю реабилитационную программу,
пожили какое-то время на свободе, вновь сорвались и вновь
вернулись. Все эти или очень хитрые оппортунисты, или легко
поддающиеся внушению, сломленные люди были послушным
материалом в руках Дона и его секретарской администрации.
В моём случае они не могли смириться с моей молчаливостью,
считали её скрытностью. Между нами, т.е. между мной и любым
из 80-120 человек каждый день, по несколько раз на дню про-
исходил примерно такой диалог:
- Ты почему молчишь? Скажи, о чём ты думаешь?
- Ни о чём.
- Этого не может быть, все о чём-то думают. Если ты не бу-
дешь делиться, мы тебе не сможем помочь.
192
Альберт Спьяццатов
- Хорошо, я думаю о том, как лучше сделать работу.
- Это неправда. Ты думаешь не об этом.
- А о чём же я думаю?
- Ты думаешь о своём городе, о своей улице и о своей девушке.
- Да нет же!
- Да-да!
- Давай работать, а? Мы так до обеда не закончим!
- Ну, признайся честно, о чём ты думаешь?
- Хорошо, я думаю о своём городе, о своей улице и о своей
девушке.
- Ты не должен думать об этом! – добившись нужного ответа, с
торжеством объявляли мне.
- И о чём же я должен думать?
- Ты не должен думать, ты должен слушать и выполнять то, что
тебе говорят. Слышал заповедь Дона: «Делай, что велено, потом
поймёшь зачем».
- Ты же сам только что говорил, что все о чём-то думают!
- Ну, ну, ты должен думать, как исправить свою жизнь, чтобы стать
нормальным человеком, устроиться на работу и завести семью
- И что же я должен делать, чтобы исправить свою жизнь?
- Ты должен всем рассказывать о чём ты думаешь и расспра-
шивать других о чём они думают. Если кто-то думает что-то непра-
вильно, ты должен рассказывать Ответственному или собранию.
Вот скажи, о чём ты теперь думаешь?
- О смысле бытия и основах мироздания. А также о тройствен-
ности божественной субстанции.
194
Теряя наши улицы
- Э-э. . А-а. . Ну, понятно. . Это ты молодец. . Слушай, а может
перекур устроим?
Суть в том, что в Италии люди разговорчивые как нигде и
здесь считалось правилом постоянно разговаривать – за рабо-
той, за столом, на прогулке, в транспорте, везде. Во-вторых, если
я был с чем-то не согласен, то никто не мог меня переубедить, и
всех это бесило до усрачки. Случалось, что на общем собрании
сто двадцать глоток вопило о том, что я не прав, оказывало на
меня непрерывный психологический прессинг, а я всё равно
упорно оставался на своём. В заключение я мог сказать им всем
в лицо: «Вы занимаетесь промыванием мозгов. Это ни к чему хо-
рошему на самом деле не ведёт!».
Впрочем, это я смог делать лишь после того как разрешил
языковую проблему. Пока я этого не сделал, они пользовались
этим, играли на языковом факторе. Раньше я почему-то думал,
что итальянцы тащатся от Америки и поэтому все учат англий-
ский. Это оказалось абсолютно не так. По-английски здесь,
кроме Мирко, никто не говорил. Так что пришлось мне самому
научиться говорить по-итальянски и даже по римски. Через ме-
сяц я уже начал понимать, что они говорят, различать знакомые
слова в общем потоке их быстрой речи и по ним догадываться
об общем смысле контекста. Через два месяца я уже сам гово-
рил с ними на их языке. А через три месяца я уже говорил по-
итальянски хорошо. Я это понял, потому что как то раз через три
месяца, Ответственные пошушукавшись на троих, специально
поручили мне выступать на общем воскресном собрании в ча-
совне, перед посетителями, политиками регионального уровня
и членами семей резидентов коммуны. Я вышел к микрофону и
для начала извинился за свой итальянский, объяснив, что на-
хожусь здесь всего три месяца, и потом, неожиданно сам для
себя, отыскивая в памяти все знакомые слова, подключая все
ресурсы, строя предложения и фразы, начал довольно складно
рассказывать свою историю, отдельные перипетии своей судь-
195
Альберт Спьяццатов
бы в общих чертах. В зале царила тишина, меня слушали очень
внимательно. Никогда в жизни я не испытывал столько внима-
ния к своей персоне, как здесь.
По праздникам и другим случаям, мы устраивали грандиоз-
ные приёмы, на которые съезжались друзья Дона, представи-
тели аристократии и политической элиты. Он был в наиболее
близких отношениях с лидерами правого и крайне правого сек-
торов итальянской политики, Сильвано Бернаскони, Рокко Бот-
тилья, Джанфранко Мецци, Мауро Каспарри, Алессиа Салазар и
т.п. Однажды Бернаскони, накануне своих выборов в премьер-
министры, привёз пожертвования «на дело Дона в Таиланде»
от своей партии «Аванти Италия!», 10 миллиардов старых лир.
Выступая перед нами, он торжественно напомнил Дону о своём
предложении ему портфеля министра культуры в своём прави-
тельстве. Дон так же в микрофон с гордостью отказался, заявив,
что его место «здесь с моими детьми любви». Восторженная
реакция аудитории походила на психоз. «Идите, идите по миру,
дети любви! И несите по миру это послание надежды и любви!»,
кричал он во всю свою лужёную глотку. Помню, как Бернаскони
потом вышел и начал пожимать руки публике. Некоторые паца-
ны демонстративно отворачивались и не подавали ему руки.
Частыми гостями были и представители пенитенциарной си-
стемы, высшие чины карабинеров. Коммуна считалась гумани-
тарной альтернативой тюрьме в смысле перевоспитания граж-
дан в духе традиционных, консервативных ценностей. Хорошо
пообедав и выпив граппы, Дон любил демонстрировать нас за
работой – хулиганы, бродяги, воришки, угонщики, грабители-
рецидивисты, тунеядцы, люди, сданные сюда родственниками
или отбывающие здесь свой тюремный срок, от бомжа до мар-
киза и от мафиози до отцеубийцы - так чудесно трансформи-
ровавшиеся в законопослушных, трудолюбивых граждан. Мы,
естественно, при этом чувствовали себя как звери в клетке.
196
Теряя наши улицы
Через четыре месяца Дон вызвал меня к себе. Он сказал, что
рад моим успехам и гордится мной. В связи с этим он решил
назначить меня на место Ответственного по дому (завхоз по на-
шему) в небольшом «духовном центре» всё в той же Умбрии. За-
вхоз – третье лицо в иерархии коммунитарных центров после
Первого Ответственного, или Ответственного за людей, и Ответ-
ственного по работам. Обычно на эти позиции назначают после
двух-двух с половиной лет коммунитарного опыта. Я согласился
бы, даже если бы у меня был выбор. Дело в том, что в «духовных
центрах» много времени выделялось на медитацию и молитву,
а это подразумевало часы драгоценного молчания. Молчание,
возможность побыть наедине с самом собой, со своими мысля-
ми, я к тому времени начал ценить не меньше, чем время, отпу-
скаемое на чтение.
- Я доверяю тебе Ответственность неспроста, - сказал Дон. –
Я наблюдал за тобой. Что бы ни говорили ребята о твоей скрыт-
ности и индифферентности, на самом деле твоя главная про-
блема лежит как раз под ней – это эмоциональность. Глубоко
внутри ты крайне эмоционален, мой мальчик, и это и есть твоё
главное уязвимое место.
После обеда я уже катил в грузовичке по извилистым до-
рожкам Умбрии, петляющим вокруг живописных зелёных хол-
мов, на вершинах которых высились средневековые крепости и
замки, а вокруг них текла неторопливая, жизнь мелких городов
прекрасной, жизнелюбивой Италии наполненная верой, непри-
нуждённым общением и любовью. Около пяти мы прибыли в
Анджело-даль-Чьело, монастырь основанный в XIII веке Свя-
тым Франциском. Познакомились с ребятами. Всего, вместе со
мной их было пятеро – Альберто из Бергамо, совмещавший по-
сты Первого Ответственного и Ответственного по работам, Мау-
рицио из Сардинии, возвращенец, Франко, водитель грузовика
из Комо, и Вонг из Таиланда. Пацаны сразу повели меня пока-
197
Альберт Спьяццатов
зывать францисканский монастырь, на основе правил и устава
которого был составлен распорядок этого «духовного центра».
В самом начале это был замок, принадлежавший местной знат-
ной семье. Франческо, то бишь Франциск, этот простодушный,
святой бродяга, появился здесь, когда внутрисемейная междоу-
собица достигла стадии кровавой вендетты между кланами двух
родных братьев. Это были как бы два района, участники кото-
рых ежедневно стремились завалить друг друга. Только такому
человеку как Франческо оказалось под силу примирить братьев
и положить конец этой бессмысленной распре. В благодарность
братья подарили ему этот замок. То, что это в прошлом был за-
мок, угадывалось сразу из-за расположения – северные стены
выходили на неприступный утёс головокружительной высоты.
Вот под этим-то утёсом и находилась пещера Св. Франциска, по-
тому что сам он, отдав замок своему бродячему ордену никогда
не ночевал в кельях, а предпочитал, как водится, свежий воздух
и непритязательный ночлег на лоне природы. С подвалами, в
которых сейчас, подвешенные на крюках, вялились деликатес-
ные «панчетте», была связана романтичная любовная история.
Один местный аристократ, уже много лет спустя, после смерти
Св. Франческо, потерял в результате несчастного случая на охоте
свою молодую, горячо любимую жену. Когда её труп раздевали,
обнаружилось, что она была истово верующим человеком, пото-
му что носила под своими нарядами власяницу. Тогда её овдо-
вевший муж постригся в монахи. Он выбрал для себя странную
форму самоистязания – подвесил у себя в келье мясо и оставил
его гнить, продолжая жить и спать с запахами гнилого, разлага-
ющегося мяса. Вскоре эти запахи начали досаждать жить всем
остальным монахам. Тогда они собрались, устроили ему тёмную
и заперли в подвале. В ту же ночь свершилось чудо – эти запахи
превратились в сказочное благоухание, и вся братия приползла
к нашему герою на коленях молить о прощении. Он также стал
автором известных религиозных гимнов, сочинял музыку и пи-
198
Теряя наши улицы
сал стихи. До конца своей жизни он пронёс чувство любви к сво-
ей жене, не переставая славить Бога.
Здесь же у нас находились сельскохозяйственные угодья,
огороды, обширный виноградник, из которого делают «бьянко
д’Орвьето», известное на весь мир белое вино, загон с шестью
свиньями, птица, дровяной сарай, прачечная, навесы для трак-
тора и сараи сельскохозяйственной техники, а через дорогу
располагался довольно большой оливковый сад.
Где-то через месяц, перед сбором винограда, «вендеммией»,
Дон позвонил Альберто и приказал передать мне Ответствен-
ность по работам. К тому времени, я уже более-менее ознако-
мился с наукой виноградных отводков и довольно успешно
провёл кампанию по сбору винограда урожая 1999 года. Ещё
через месяц, в ноябре Альберто закончил программу, передав
мне Первую Ответственность, все ключи, документы и полномо-
чия. Так впервые в истории коммуны Первую Ответственность
получил человек, находившийся там всего шесть месяцев, к тому
же иностранец. Доказательство беспрецедентного доверия со
стороны Дона.
5.
Это был обычный декабрьский день. С утра я созвонился с
«Nido», сделал заявку о начале сбора урожая оливок и запрос
о группе подмоги из «Nido» и других центров. Потом я внёс со-
ответствующие изменения в ежедневный рацион и раскидал
между нами восемью работы, включая подготовку гостевых ке-
лий и белья.
Сам же, с парой человек, с утра пораньше отправился на
огороженный лесами участок здания. Мы намешали в вёдрах
раствор из цемента с песком и принялись заделывать трещины
на выщербленной и источенной временем лестнице, ведущей
199
Альберт Спьяццатов
из колокольни в храм. Этот монастырь местами нуждался в не-
которых реставрационных, косметических усилиях. Со мной
работали Фабрицио, строитель из Пьяченцы, и Иван, местный
пацанчик из «Freak Brothers», группировки «ультрас» крайне ле-
вого толка из близлежащего городка. Как это часто случалось,
речь за работой зашла о наркотиках:
- Нет, вы как хотите, а я лично анашу курить никогда не бро-
шу, - безапелляционно заявил Иван. – Это же вообще не нарко-
тики. А то ведь, иначе жить совсем скучно станет.
- Не знаю, брат, я вот тоже считал, что достаточно не ширять-
ся, уехал в Америку, перепрыгнул там на крэк, а как вернулся
домой – так сразу побежал за ширевом на яму. Всё от человека
зависит, всё у нас в мозгах.
- А что, крэк – хорошее дело, – вмешался Фабрицио. – Я его
тоже курил, аж до дыр в лёгких – он ведь, оказывается, когда
мы затягиваемся, собирается там на них, снова затвердевает
и производит прободение, так что потом даже для того чтобы
вздохнуть, мучаешься, как ошалелый. Я тогда, как дышать труд-
но стало, начал кокаином в вену ширяться. Тоже круто, да только
все вены сжёг на хер. . И всё равно хотел бы я, как закончу про-
грамму махнуть в Венесуэлу, в Маракаибо, что прямо на границе
с Колумбией. Там бы я сварил себе из коки вот такущий огром-
ный камень, целую скалу, сел бы перед ней в тишине. .
- А я вот больше всего люблю экстази 89 года. Такого никог-
да уже наверное не будет, - перебивает Иван. – Что ж подождём
21 века и нового кайфа, потому что обязательно появятся но-
вые, виртуальные наркотики!
IHB?K==
G9FQ
A9LG4>G9
200
Теряя наши улицы
CG?@=?49GFT
?4?=A
G4A
5S@Q
SGFT
B=L97C
JCECMC
B9
\=6HG
L9ECA
8HM=€
;=
WCG
@==…
5C6Q
C5C;4S
T
6F9
9F@=
G4?
69EBC9
4
A9;8H
bP
<4?HE=GQ
?CI9
G4?
L9@C69?CA
F?E4F=GQ
201
Альберт Спьяццатов
GEH8C8B9>
d?C@C
]8CEC64TFQ
H
5P
DC=G4@QTBF?=„„„
UB8E94
DC<;9
@9B=TA=€
;=GQ
;9
F6C:
FG=@Q
6P7CE9@
D4B?
RGCA
?4?C>GC„
W9L9ECA
FCCG69GFG6HSNHS
H;=B
DE98EC;89FG69BF?=A
202
Теряя наши улицы
?4?
DCE4
;9
4@QBHS
6CFGTA=
=<84@9?4‚
?C@@9?G=6BP>
`@4H8=C€
64B=9A
F?4B84@…
?4A5C8;=>K4
54B8C>
V@=FF9G–
84?K==
203
Альберт Спьяццатов
6C6FS
7C6CE=@=‚
B4JC8=GFT
APJ
8HSN=>
•YCB
BC
@4@=
B4
hP
9MQ
6
- Это же бездомные дети, которых он подобрал на улицах
Бангкока.
- Вот именно! А ты никогда не думал, зачем он их подобрал?
Почему ему было не подобрать взрослых уличных наркоманов,
которых там полным-полно? То же самое насчёт Латинской Аме-
рики. По мне, так это вполне может быть организованная сеть
педофилов, и среди всех эти правых политиканов и олигархов
из Доновского клуба вполне могут быть постоянные клиенты.
Так что смотри, если он у вас откроет центр и действительно от-
правит тебя туда Первым, как бы тебя не загребли за пособни-
чество в контрабанде живого товара.
- Если это так, он дождётся, его повесят, как Марко Агости-
ни! – я не находил слов. – Или случайно собьют и переедут на
машине, как Пазолини!
204
Теряя наши улицы
- Это вряд ли. Ты удивишься, но Пино Пелози, который пе-
реехал Пазолини на машине, тоже отбывал свой срок здесь, у
Дона.
И всё-таки эта новость никак не укладывалась у меня в го-
лове. Я привык считать этого человека, чем-то вроде полусвято-
го. Однако позже, после этого разговора я и в самом деле начал
постепенно замечать, что вокруг действительно творится что-то
странное и подозрительное. Я начал замечать зарёванных паца-
нят, выбегавших из комнаты Дона, его странную привычку вы-
зывать их к себе и уединяться с ними на несколько часов. Один
раз, подметая двор в летнем лагере Аспромонте, в Калабрии, я
находился под окнами Дона и услышал какие-то странные шлеп-
ки по голому телу и раздражённый голос Дона, который говорил:
«Не так, не так. Как я показал тебе?», и всхлипывавший голос де-
сятилетнего Пона: «Плости, папочка». Мне стало жутко, и я ото-
шёл. В конце того же летнего сезона, когда карабинеры увозили
в наручниках обратно в тюрьму для малолетних 15-летнего Па-
скуалино с Сардинии, мы со словенскими пацанами, выходя с
вязанками хвороста из лесочка, услышали, как он кричит в сто-
рону окон Дона: «Старый пидар! Проклятый извращенец! Чтоб
ты сгорел в аду!!!». Потом поползли слухи ещё страшнее. Мике-
ле, земляк Паскуалино и его близкий друг, ходил на аудиенцию
к Дону, и тот вдруг ни с того, ни с сего дал ему взаймы большую
сумму денег. В тот же вечер Микеле нашли мёртвым в овраге,
в перевернувшейся машине и со вколотой передозировкой.
Через неделю в одном из центров, на Сицилии, как раз в том
самом, где в своё время снимали серию телефильма «Спрут», в
эпизоде о реабилитации Титти, нашли повесившегося Фабиано,
ещё одного друга Микеле, с которым он, говорят, часто о чём-то
шушукался перед тем, как пойти на аудиенцию, шантажировать
Дона. До меня начало доходить, что я живу в довольно опасном
месте. Или здесь, внутри коммуны, в заговоре с Доном действует
конспиративная сеть педофилов, физически устраняющая неу-
205
Альберт Спьяццатов
годных свидетелей, или по любому здесь у людей начинает от
всего происходящего ехать крыша, они ломаются психически.
Ведь нет ничего хуже, чем чувствовать себя в чьей-то полной
власти, особенно когда эта власть употребляется на произвол.
Когда был окончен сбор урожая, я попросил Андреа «на вся-
кий случай» оставить мне свои координаты в Риме. Его тюрем-
ный срок заканчивался через пару месяцев, и он, понятное дело,
не собирался задерживаться здесь дольше.
- Андреа, вполне возможно, что мне придётся обратиться к
тебе за помощью.
- Помни, что мой дом – это твой дом. А ты брат мой навеки!
– ответил он мне. – И помни, что я тебе ещё просто обязан по-
казать Вечный город!
6.
Вонг, как водится, захрапел минут через десять после отбоя.
Я подождал для верности ещё полчасика, потом потихоньку вы-
лез из-под одеяла, схватил в охапку аккуратно сложенную на
стуле одежду и, стараясь не звенеть ключами, на носках вышел
из кельи и спустился вниз. Фабрицио и Иван уже дожидались
меня в нетерпении.
- Ну, как, есть сегодня ночью на бар?
- Надо кассу пробить, но, честно говоря, надоело. Мы так
рискуем и всё ради чего? Чтобы беспонтово набухаться? Сами
видели даже тёлок снять не получается, у нас же на рожах на-
писано, откуда мы! Сидим полночи два коктейля на троих тянем,
мы там одни такие. А на блядей не хватит по любому.
206
Теряя наши улицы
- А что ты предлагаешь?
- Я вот уже полтора года как мечтаю накуриться. Давай га-
шиша возьмём, курнём душевно, а потом, если хватит, и в баре
посидим пообщаемся.
- Да я только за, - подхватывает Иван. – Отличная идея, Аль-
берто!
- А ты подумал, сколько времени на движения уйдёт? Может
лучше разнюхаемся? – предлагает Фабрицио. – Или ещё лучше
вмажемся. В последний раз! Геру или коку гораздо легче сейчас
найти в ночных заведениях.
- Не, парни, я пас, - решительно говорю я.
- Нет, нет, Фабри, ты чё, - быстро подхватывает Иван, пере-
мигиваясь с ним. – Зачем мы здесь? Не для того ли чтобы за-
вязать? Альберто правильно предлагает. Поехали, до Терни
прокатимся. Там марокканцев разыщем или албанцев местных,
поспрашиваем, найдем, я думаю.
- До Терни! Да туда же ехать минимум два часа!
- Ну и доедем!
- А если поедем, то надо двигаться прямо сейчас, - говорю
я. – А то точно спалимся.
- Ну, вас двое против одного – поехали, - соглашается Фа-
брицио.
Я открываю кассу и вытаскиваю коробку с пожертвования-
ми прихожан для Дона. В данный момент я могу себя оправды-
вать только мыслью о том, что для Дона это копейки, которые он
ещё неизвестно как тратит.
- Ни Бога, ни хозяина, - торжественно произносит Фабрицио
старый анархистский лозунг.
207
Альберт Спьяццатов
- Ты, наверное, хотел сказать – ни Богу, ни хозяину.
- Да, точно! Экспроприация!
Мы снимаем фургон с ручника и выталкиваем его на не-
сколько километров за пределы монастыря. Удалившись на до-
статочное расстояние, мы включаем зажигание и отправляемся
в путь. Когда через пару часов мы добираемся до Терни, Иван
вызванивает знакомого барыгу, мы подъезжаем на стрелку, он
подбегает к остановившемуся белому «Рено», разговаривает о
чём-то, и бегом же возвращается.
- Альберто, у него есть только гера! Он говорит, что ничего мы
здесь больше не найдём.
Ну вот. Не могли же мы так сильно рисковать, столько про-
ехать и ничего не получить. Когда я, подумав, киваю и протя-
гиваю ему капусту, у меня в душе что-то обрывается. На самом
деле, когда ты делаешь неправильный выбор, ты осознаёшь это
сразу. И ещё как! Моё падение произошло стремительно. В тот
момент, я понял, что был слишком самоуверен, считая себя го-
товым к выходу на свободу, в большой мир. Вслух я произнёс
только одно:
- Парни, вы свидетели – я делаю свой последний укол.
Они сразу усердно закивали головами.
- Да-да! Не сомневайся, мы тоже!
- Но я раньше никогда не говорил этого и не думал ни об
одном уколе, как о последнем. Так вот я говорю это в первый раз
и последний в своей жизни – это мой последний укол.
Мы отъехали на пустырь и вмазались. Я почувствовал, что
нахожусь на грани передозировки. На грани – потому что не от-
ключился сразу. Но виснуть я начал по тяжёлой. Мой очистив-
шийся за полтора года организм не воспринимал наркотик. Я
208
Теряя наши улицы
куда-то отъезжал, потом опять с усилием встряхивался. Это был
не кайф. Это было Memento mori, напоминание о смерти. Я по-
нял, что теперь-то уж точно должен остаться внутри до конца
трёхлетней программы.
Когда мы вернулись, нас уже поджидали пятеро остальных
и специально вызванный координатор Дона – оказывается, Си-
моне давно спалил нас и ждал только случая сдать нас с полич-
ным. Это был инфантильный, рыхлый толстяк – почему-то по-
сле общения с ним у всех возникало впечатление, что он попал
сюда случайно, что мамаша упрятала его сюда, после того как он
выкурил два-три косяка с анашой. Уж лучше бы он нас сдал в
прошлые разы, когда мы слонялись по ночам по местным барам,
подумалось мне. Больше всех орал именно он. Вернее, по сути,
орал только Симоне:
- Да я уже двадцать месяцев внутри и Дон мне ни разу не дал,
ни одной вшивой Ответственности, ни в одном самом вшивом
центре! Я двадцать месяцев мою тарелки и чищу туалеты. У тебя
было всё. Дон доверил тебе такую Ответственность и, вот, по-
любуйтесь, как он ей пользуется. Он угнал фургон. Да ты же еле
стоишь – сразу видно, что ты пьяный, - он кричал очень громко,
но на этих словах он приставил руку ко рту, как будто изо всех
сил стараясь вывести меня из себя. – Ах ты кусок дерьма. .
На самом деле, я не ударил его, я только раскрытой ладош-
кой стукнул его по руке, которую он держал у рта, сбил её – это
было инстинктивное движение, потому что в этот момент он на-
клонился ко мне и кричал прямо мне в лицо, брызгая слюной.
Однако этого оказалось достаточно, чтобы Симоне закатил на-
стоящую истерику.
- Вы видели? – вопил он, разрывая ночную тишину мона-
стырского портика, своим срывающимся голосом, обращаясь к
координатору. – Нет, вы видели? Что это за Первый Ответствен-
ный, который избивает своих людей!
209
Альберт Спьяццатов
Меня разжаловали и временно перевели в материнский
центр «Nido». Там я около месяца работал в одиночку в прачеч-
ной. Меня можно было не грузить, мне и так никогда в жизни не
было до такой степени тяжело на душе. Снова и снова я пере-
живал своё моральное падение. «Хорошо, что это произошло
здесь, внутри, а не снаружи – там бы это было необратимо», го-
ворил я себе, стискивая зубы и, сжимая кулаки от бессильной
ярости, в то же время, переполняясь решимостью никогда, ни за
что и ни при каких обстоятельствах не повторять этой ошибки.
Пусть эта коммуна действительно станет для меня Школой Жиз-
ни, как говорит Дон, чтобы, совершив фатальную ошибку здесь,
не повторить её в Большой Жизни Снаружи. Если правда то, что
на ошибках учатся, то пусть это будет именно такой ошибкой.
Однако одного лишь благого намерения или раскаяния в со-
вершённом недостаточно, как я уже говорил. Всё это время, я
думал о Сандро, человеке, который пришёл к нам в центр, ког-
да я был там Первым. Он весь шелушился от какой-то кожной
болезни. Питаться он к тому времени мог только протёртыми
супчиками – ни зубов, ни пищеварительного тракта в рабочем
состоянии. У него была последняя стадия СПИДа, и он сидел на
высокой дозе. Он попросил меня принять его. Разумеется, я его
принял. Это был человек, стоявший одной ногой в могиле. Но он
сделал выбор провести свои последние моменты на этой Земле
свободным от героина, хотя это и стоило ему тяжелейших фи-
зических страданий. Он делал это ради своей красивой жены
и своего замечательного сынишки, которых ему теперь позво-
лялось видеть, в нормальном состоянии, каждое воскресенье.
Когда я видел эту семью вместе, я понимал его мотивы. Этот че-
ловек до сих пор стоит у меня перед глазами, как образец без-
граничного мужества и несгибаемой воли. Кроме того, у этого
человека была в жизни настоящая любовь, а это, видимо и есть
самый главный духовный опыт в нашей жизни. К тому времени
я уже начал склоняться к этому убеждению. Воля должна быть
осознанной, и этот последний элемент в формуле моего личного
210
Теряя наши улицы
спасения – осознанность воли – мне всё ещё предстояло найти
в ходе дальнейшего пребывания в этих «лагерях каторжных ра-
бот с промыванием мозгов».
7.
На прошлой неделе, между Рождеством и Новым 2000-м го-
дом, мне приснился удивительный сон: легенда, которую я знал
с раннего детства, но снилось мне теперь, что я был в ней глав-
ным действующим лицом – монгольским пацаном в глубине ве-
ков, и звали меня Тэмуджин. .
Опять, как привык каждый день, я медленно брёл под пас-
мурным небом по истощённой за месяцы голодной степи, раз-
ыскивая следы юрких тарбаганов или горной крысы-кучугур.
Желудок сводило от голода. Ноги с трудом, словно по инерции,
волочились одна за другой. Только упрямство заставляло мои
внутренности тешиться слабеющей надеждой на утоление этого
мерзкого, унизительного чувства голода – голода отшитых, от-
верженных, изгоев. Я рухнул на колени и на мгновение припал
ухом к земле. Но на этот раз вместо лёгкого шороха лапок иско-
мой добычи я услышал дальний топот копыт нескольких пони.
Недобрый топот. Резко обернувшись, издалека, я увидел как
мать и братья бросились врассыпную, в сторону тайги, в сторо-
ну спасительных зарослей. За последние годы мы все привыкли
бежать и прятаться, словно семейство пугливых сусликов, мы
изучили все ближайшие укрытия, нам это было необходимо,
чтобы выжить, чтобы спасти нашу собственную жизнь. В обо-
их направлениях просвистело несколько стрел. Я тоже рванул в
кушары. Я уже различал, как тайчиуды вдали перекрикивались
между собой: «Тэмуджин, Тэмуджин – ищите Тэмуджина. Отпу-
стите хоть всех на хер, только пусть выдадут нам Тэмуджина».
211
Альберт Спьяццатов
Им нужен был только я. Такова была чёткая наводка их предво-
дителя, тупого, заносчивого и злопамятного Таргутая-Кирилтуха.
«Вот он! Вот он!», первая же заметившая меня мразь так и над-
рывалась, так и лезла вон из кожи, чтобы быть услышанной
своей чертобратией. Теперь я бежал со всех ног, рвал когти из
последних сил, чтобы спасти свою собственную жизнь. Я знал,
что моё время ещё не пришло, что я ещё не реализовался как че-
ловек, как мужчина, что я не могу позволить себе уступить под-
лым тайчиудам в этой неравной борьбе. Оказавшись в чаще, я
усилием воли заставил себя двигаться чуть медленнее, но прак-
тически беззвучно, так, чтобы за мной не шумели ветви хвой-
ных деревьев до того хлеставшие по спине. Я петлял, как мог,
хаотически запутывая траекторию своих перемещений, словно
панически напуганный мелкий зверёк. Но я не был напуган. Моё
тело двигалось само по себе, так, словно спинной мозг временно
принял на себя все основные функции головного. Я больше не
рассуждал – я двигался. Я бежал. По мере отлива чувства трево-
ги я спинным же мозгом чуял, как мои преследователи остаются
всё дальше и дальше позади. . Позади и в стороне. . Ведь только
я знал, как проникнуть на вершину Тергуне…
Три раза всходило солнце и три раза бор заливала своим
безжизненным, мертвенным светом полная луна. . Через трое
суток я всё-таки решился выходить. . Желудок онемел от выде-
ляемых голодом кислот. . Я уже не волочил свои ноги, это они
волокли меня. . Однако на выходе из укрытия я неожиданно
наткнулся на огромную белую скалу, лежавшую прямо посреди
той тропинки, по которой я сюда до этого вышел. . «Откуда она
здесь появилась?», подумал я. Она могла только упасть с неба. Я
не мог найти иного логического объяснения этому загадочному
феномену. . Просто бог неба Тенгри бросил камешек аккурат на
моём пути, чтобы маякнуть мне о засаде. . Я лёг прямо под той
скалой, свернулся калачиком и провалился в тяжёлый сон. . Ещё
девять раз всходило солнце, и девять же раз убывающая луна от-
212
Теряя наши улицы
брасывала свой бледный отражённый свет на молчаливый бор. .
На десятые сутки я понял, что мой организм находится на грани
полного физического истощения, за которым неотвратимо на-
ступит стадия угасания жизни. Тогда я спросил себя, зачем мне
спасать то, что и так уходит? Я вынул из кармана перо и начал
кромсать не дающие мне прохода ветви. Будь что будет, но я не
умру здесь, на вершине Тергуне, не принесу подлому Таргутаю и
тайчиудам этого удовлетворения, не дам им бесславно заморить
меня здесь в осаде. .
Эти волки повязали меня прямо в лесочке, заломив руки за
спину и нацепив мне на шею деревянную колодку, отвратитель-
ный символ утраченной свободы, тяжёлую петлю рабства. .
Мне больно вспоминать это время, но я не забуду его никог-
да. Теперь, шатаясь от хаты к хате, я мог набить себе чем-нибудь
желудок и найти себе собачье место, чтобы бросить кости на
ночь. Днём меня заставляли пахать, от зари до зари, и при этом
мне давали самые изнурительные и бессмысленные каторжные
работы. Однако ежедневные унижения не просто озлобили меня
больше, они ещё сильнее закалили мой дух, безмерно увеличи-
вая мою тоску и удлиняя рождённую в той тоске волю до самого
горизонта, до видимого края земли и небес. Воистину моя то-
ска больше не знала границ – хоть и был я рождён в счастли-
вой семье, мне выпало познать все горести этого мира, дойти до
низших точек отчаяния и нужды. Положение колодника гораздо
хуже, чем доля вольного изгоя, пусть голодного и оставленного
всеми, но вольного. Колодка на моей шее – это был предел, край
беспросветной, кромешной тьмы. Я коснулся самого дна, ибо не
существует ничего хуже, чем утратить свободу и попасть в пол-
ную зависимость от чужой, недоброй воли.
Вечерком 16 июня тайчиуды устроили сходняк с застольем
на берегу Онона. На закате, когда все они уже накидались в слю-
ни, до меня внезапно дошло, что наконец-то настал мой час, вот
213
Альберт Спьяццатов
он! Меня сопровождал один из местных пацанов, который хоть
и не бухал, но всё же был один. Я послушался веления своего
сердца. Я просто подошёл к нему впритык и, без каких-либо
торжественных вступлений, с размаху ушатал его лбом прямо
в переносицу. Вместе с накатывающим вкусом железа во рту, я
ощутил ликование в своей груди. При своём нападении, я ещё и
зацепил его деревянной колодкой прямо по чайнику, в область
виска, да так, что он пропал, просто потерялся от шока и боли.
Он так и продолжал валяться на земле, когда я спрыгнул с кру-
того бережка и во всю прыть помчался по дорожке вдоль реки.
Я досконально изучил этот маршрут, проделав эту траекторию
тысячи раз в своих безумных снах и надеждах. Когда я нырнул в
спасительные заросли Ононской дубравы, я услышал, как над-
рывается этот опомнившийся и пришедший в себя фраер: «Ко-
лодник! Колодник! Я упустил его!!!». Пьяные тайчиуды встрях-
нулись, и уже вскоре я вновь мог ощущать своим спинным
мозгом жар новой погони и слышать частое дыхание взбешён-
ных врагов. Я кинулся в заводь и загасился там, лёжа на спине
в ледяной воде, лишь изредка высовывая наружу нос, чтобы
набрать в меха кислороду. Вскоре показался один из преследо-
вателей, Сорган-Шира. Пару дней назад я кантовался по ночи
в его юрте. Его сыновья тогда налили мне кумыса, и мы славно
посидели с ними за пиалкой, пообщались душевно так. Редкий
вечер. Ровные пацаны, надо сказать, понимают, что к чему в этой
жизни. Когда Сорган увидел меня в воде, он не подал вида, лишь
успел шепнуть: «Шц, не бойся, я тебя не сдам». И пошёл даль-
ше. Он свистнул своих и увёл их в сторону. А те так и сновали
туда и сюда, возвращались, уходили, но больше никому из них
не удавалось меня заприметить. За эти пару часов, лёжа на из-
менах, одетым в холодной воде и с колодкой на шее, я пережил
головокружительные взлёты и падения надежды, в то же время,
ощущая крепнущую решимость продолжать свою борьбу. Когда
тайчиуды возвращались к себе на поляну, по темнякам, Сорган
214
Теряя наши улицы
опять шепнул мне: «Шц, повремени маленько, а потом двигай
отсюда по-быстрому, они решили искать тебя с утра». Прождав
ещё минут сорок, я выбрался из заводи, и побрёл в сторону хаты
Соргана-Шира. Всё равно шансов уйти далеко в холодной степ-
ной ночи, вымокшим до нитки и с колодкой на шее, и при этом
выжить, у меня было ничтожно мало. На этот раз очко у него
съехало конкретно, но за меня кинули мазу его сыновья. «Чи-
сто по человечески, не можем мы отшивать его в такую минуту.
Это гонимый странник. Само небо велит поддерживать таких».
И они отправили свою сестрёнку схоронить меня в телеге под
овчиной. Ещё трое суток пролежал я под сваленной в телеге гру-
дой шерсти. По контрасту с холодными водами Онона, здесь я
едва мог выдерживать нестерпимую жару. Я задыхался все трое
суток, но я знал, что после всего пережитого я обязан был вы-
терпеть и спастись. Я каждую секунду думал об этом. На третий
день тайчиуды устроили шмон, и один из них почти уже добрал-
ся до меня, скидывая шкуры с тачки, когда Сорган сказал ему:
«Слышь умник, ты по такой жаре сам выдержал бы под кучей
овечьих шкур?», и тот ушёл. Тогда он сам скинул с меня овчину
и говорит: «Теперь всё, братишка, тебе надо уходить». Он собрал
мне в дорожку хавки и бурдюк с кумысом, а также лук и стрелы.
И отправился я тогда вверх по течению Онона, искать своих. Пе-
редо мной вновь лежали дороги всей земли, но иными глазами
смотрел я на них теперь. Моя тоска вырывалась теперь из моей
груди далеко за пределы видимого горизонта. Моя воля достига-
ла небес. Я не просто ещё вернусь. Я хочу, чтобы весь мир узнал
о том, что никому в этой жизни не суждено носить на себе ко-
лодку рабства, если только он сам внутренне на это не согласен.
Пусть всё человечество станет безмолвным свидетелем чудес,
на которые способна осознанная воля. Я хочу встряхнуть всю
Вселенную, чтобы запечатлеть на её лике свою судьбу – судьбу
Человека, зашедшего за край тьмы и поднявшегося до облаков.
215
Альберт Спьяццатов
8.
Вот и подошли к концу три года программы. Оставшееся
время я провёл рядовым резидентом там, куда меня перевели,
в другом «духовном центре», Сан Галлиано, цистерценском аб-
батстве в Тоскане. Это некогда роскошное сооружение, теперь
монументальным колоссом высилось над тосканским пейза-
жем, окутанное магией и мистическим флёром. В нём всё было
построено по неведомой современным архитекторам эзоте-
рической методике, каждое окошко, каждый просвет, каждая
колонна, имели своё символическое значение, были взаимос-
вязаны со звёздными и лунными циклами и временами года,
создавая необходимое освещение и температуру внутри поме-
щения, обладающие соответствующим сакральным смыслом.
Со временем, люди его разграбили, разобрав свинцовую кры-
шу во время войны, но это отсутствие крыши только придало
ему величия и таинственного очарования. Задрав голову, вы
видели над собой гигантский небесный крест, в форме которо-
го было выстроено аббатство. Кстати, я сразу его узнал. Я видел
его в фильме «Ностальгия» Тарковского, который смотрел с ма-
мой в детстве, в кинотеатре «Целинный». Теперь, намахавшись
мотыгой на огороде, и я бродил здесь в часы, отпущенные для
медитации и молитв, и всё вспоминал то кино. Особенно как
герой Янковского слоняется по этому аббатству, а женский го-
лос спрашивает у кого-то за кадром: «Господи, а почему ты не
даёшь ему почувствовать своё присутствие?», а мужской голос
ей и говорит в ответ: «Да я постоянно даю ему почувствовать
своё присутствие! Это он не может его почувствовать». Что-то
вроде этого там было. Хорошее кино, душевное.
Я часы напролёт молился об Альфие, о её благополучии и
о благополучии её семьи, всех её родных и близких. Это было
216
Теряя наши улицы
всё, что я мог сделать для неё и для себя, для своей неувядаю-
щей любви к ней. Правда, порой до сих пор случалось, что на
меня находило исступление, и я начинал истово умолять всю
Святую Троицу с Приснодевой Марией, всех ангелов и святых
угодников помочь мне ещё хотя бы раз в жизни, хоть краем
глаза увидеть мою несравненную Альфию. Это стало пределом
всех моих немыслимых мечтаний, которые всё равно были об-
речены остаться несбыточными – в наступавшие затем момен-
ты прояснения я осознавал это вполне отчётливо.
Как-то раз мы стояли посреди ночи в этом здании, под
этим невероятным звёздным крестом, подсвеченным специ-
ально расставленными прожекторами, с Витторио, 15-летним
пацанёнком, которого вдруг, неожиданно прислали пару меся-
цев назад в качестве Первого Ответственного. Мы пили сво-
рованный лимонный ликёр «лемончелло» и курили стянутые
на складе сигареты, ведь рацион сигарет в «духовных центрах»
мизерный – шесть штук в сутки. Витторио трясло, пока он рас-
сказывал мне о том, что с ним случилось во время паломниче-
ства в Лурд. Поэтому он и вытянул меня посреди ночи – ему
необходимо было с кем-то поделиться.
- Это невероятно, это было как в фильме ужасов, знаешь,
когда всё нормально и потом вдруг сразу всё превращается в
кошмар. Он вызвал меня, и не успел я зайти, он захлопывает
дверь, запирает на ключ, толкает меня на стол. Знаешь, у него во
всех комнатах стоит напротив двери стол. Потом ногой, пинком
раздвигает мне ноги, как гестаповец, прижимается и начина-
ет целовать в губы, взасос, в шею, облизывать своим мерзким
языком, трётся об меня, так отвратительно, страшно. Сначала
меня как будто парализовало, потом я стал отпихивать его, вы-
рываться, закричал: «Отпустите! Что вы делаете». А ты видел,
какая у него во всех комнатах звукоизоляция? И как далеко
все его комнаты расположены от других помещений? В общем,
217
Альберт Спьяццатов
в какой-то момент он сам отпустил меня, подтолкнул к двери
и говорит: «Иди отсюда, ты плохой, глупый мальчик. А я тебя
ещё и Первым ответственным назначил». Я хватаюсь за ручку,
только выбегать, а он стискивает меня за плечо, за ключицу,
больно так и говорит: «Только не вздумай болтать. Иначе я тебе
голову отрежу», и начинает водить пальцем по горлу. «Имей в
виду, я не шучу. Голову отрежу!».
- Что тебе сказать, Витторио. Ты, конечно, не первый от
кого я слышу это. Ясно, что он – чудовище. Я всё никак не могу
решить для себя – те жизни, которые спасаются благодаря ему,
его коммуне, могут ли они быть поставлены на чашу весов и
искупить эти его поступки?
- Я думаю, что нет, Альберто. Но я жертва, поэтому так говорю.
Ты не представляешь себе, что я перенёс, это у меня шрам на серд-
це на всю жизнь. Но я не боюсь его, он ещё обо мне услышит!
- Уезжаешь?
- Да, конечно! Завтра первым же поездом. Я тебя почему
позвал – хочу тебе оставить эти дубликаты ключей. Возьми эти
ключи – вдруг они тебе пригодятся. Никто из тех, кто сейчас
находится в центре, не знает про эти дубликаты
.
- Спасибо тебе большое, Витторио! От души! Пусть тебе со-
путствует удача!
- Мы ещё поборемся, Альберто. .
Я добиваю бутылку и спуливаю её в один из зияющих про-
валов огромного окна. Мы расходимся по своим кельям.
Уже через неделю мы услышали новости. Их не мог от нас
скрыть никто. Они шли по всем тележурналам, о них писали
во всех газетах. Витторио написал заяву против Дона о сексу-
альных домогательствах и насилии. На следующий же день к
218
Теряя наши улицы
нему присоединилось ещё шесть человек. Дон только отмах-
нулся: клевета малолетних наркоманов, не выдержавших тягот
коммунитарной жизни, не захотевших завершить реабилита-
ционную программу. Однако ещё через месяц, количество за-
явлений начало расти как снежный ком, достигнув пятидеся-
ти, в основном от жертв, перенесших сексуальное насилие и
отбывших в коммуне полную программу.
Крайне правые встряхнулись по всей стране. Мауро Каспар-
ри из пост-фашистского «Национального альянса» организо-
вал по стране «Claudio Day», «день солидарности с гражданским
героем нашего времени», к этой инициативе незамедлительно
присоединилась «Avanti Italia!». Бернаскони во всеуслышание
заявил: «Дон, я с тобой! Скажи мне, что я должен делать?», рас-
тиражировав это заявление по всей своей медиа-империи.
Страна раскололась во мнениях, «правые» объявили открытое
по делу Дона следствие происками левоцентристов против
знаковой фигуры их движения, последнего колосса традици-
онной Италии. «Кого слушать? Это же шваль, наркоманы, от-
бросы общества, им нельзя верить!», говорили обыватели на
улицах и в кафе. Сам Дон Клаудио, для того чтобы отвести от
себя подозрения и замести следы, сделал ещё более громкое
заявление: «Скандал вокруг священников-педофилов в США
был искусственно раздут известными кругами. Я считаю, что
Ватикан сделал ошибку, приняв на себя ответственность и вы-
платив компенсации. Истина заключается в том, что из Соеди-
нённых Штатов идёт еврейско-масонское наступление, кампа-
ния, направленная на дискредитацию Римско-католической
церкви». Напрасно – все знали, что в самом Ватикане его уже
давно не жалуют, и кто знает почему.
Вероятно, я выбрал не самый удачный момент, чтобы на-
помнить о себе. Я позвонил Дону, сказать, что завершил трёх-
летнюю программу, но вначале у меня создалось впечатление,
219
Альберт Спьяццатов
что он не понимает о чём я говорю.
- Чего ты от меня хочешь?
- Дон, я закончил программу, мне пора выходить, строить
нормальную жизнь, искать свою Судьбу.
- Да о чём ты говоришь? Куда выходить? Куда ты собрался?
Да сделай ты хоть один шаг за пределы коммуны, тебя сразу
же арестуют, и ты прекрасно знаешь, как с тобой будут обра-
щаться карабинеры. Придётся тебе ох как несладко – за по-
следствия я не ручаюсь! Ты горько пожалеешь. Ишь, собрался.
Ты за мой счёт здесь три года жил, думаешь я тебя теперь хоть
когда-нибудь выпущу? А если не боишься карабинеров, то со-
ветую вспомнить о Сан-Патриньяно, – сказал он, намекая на из-
вестный случай в другом центре, где пойманного беглеца свои
же посадили на цепь в сарае и избивали в течение двух суток,
пока он не умер. А Дон всё не унимался.– Ты понимаешь, что ты
мне своей жизнью обязан, неблагодарная свинья?! Зря что ли
я тебя здесь держал всё это время? Это я теперь твоя Судьба.
Сиди себе и жди пока я улаживаю вопросы с твоим правитель-
ством, потом поедешь в Лавразию, и я назначу тебя Первым
Ответственным. Или нет. . Подожди. . Вот, что не буду я откры-
вать центр ни в какой Лавразии, ни в какой России. . Вы все,
советские, чересчур строптивый и глупый народ! Головы у вас
у всех чересчур твёрдые! Вот, что! Лучше отправлю-ка я тебя
в Калабрию! Помнишь ту деревушку на Аспромонте? – громо-
гласно озвучил он новую гениальную идею. Я помнил. Это было
высоко в горах, из той деревушки сбежала вся молодёжь, оста-
лись лишь старики, говорившие на древнегреческом и с трудом
понимавшие по-итальянски. В поросших густой чащей горах
вокруг, рыскали только дикие звери и «ндрангета», прятавшая
и казнившая там похищенных за выкуп людей. – Так вот, я вос-
крешу её! Я устрою там первый семейный центр! Прообраз
града божьего! А тебя я женю! Выберу бывшую наркоманку из
220
Теряя наши улицы
женского центра, и женю! И отправитесь вы строить мой град
божий! Знаю я, ты хочешь трахаться, вот и всё чего тебе надо. .
Если у тебя и была девушка, забудь о ней – два одиночества не
создают даже одной маленькой любви! А сейчас оставь меня
в покое, – и он бросил трубку. Разговор был окончен, раз и на-
всегда.
Той же ночью я едва дождался двух часов пополуночи, ког-
да автоматически отключались прожектора. В келье после
очередного дня тяжёлых полевых работ храпело пять человек
– меня старались держать под усиленным надзором. Я уже дав-
но вслушивался в этот храп и ровное дыхание, свидетельство-
вавшее о достаточно глубокой фазе сна. Босиком, на цыпочках
я подобрался к двери и резко распахнул её. Благодаря этой
бесшумной резкости движений ни кровать, ни дверь не издали
ни единого скрипа. Пока что всё получалось, как я хотел, моби-
лизированы были все нервные клетки организма, все мышцы
и суставы. Я начал красться в другое крыло здания. В часовне
у меня был тайник, в котором были сложены дубликаты клю-
чей и карта автодорог. Так же бесшумно, не сделав ни одного
лишнего движения, я проделал всю траекторию, отработанную
в мыслях тысячи раз. В канцелярии, не издав ни единого скри-
па, я открыл сейф и изъял оттуда свой паспорт. При помощи
третьего дубликата я забрался на склад, где я зацепил пару па-
чек сигарет. Дальше был гардероб. Там я парой движений со-
брал всю необходимую одежду и обувь, которые я нёс в руках.
Всё так же, крадучись, я выбрался из входной двери, подошёл,
скользя по острому гравию босиком, на носках, к статуе Ма-
доннины и выгреб оттуда всю мелочь – пожертвования палом-
ников. Не ведая того, они пожертвовали свою мелочь гонимо-
му страннику. Проскользнув в аббатство, под крестообразным
звёздным покровом я, уже почти дрожа от напряжения, оделся
и обулся. Потом в мозгу сверкнула команда «На старт!». И я
рванул, не раздумывая и без оглядки. Через тёмный остов аб-
221
Альберт Спьяццатов
батства и раскинувшееся за ним широкое, скошенное поле я
бежал стремглав, со всех ног, изо всех сил, потому что знал, что
меня могут хватиться в любой момент. Мне светили звёзды и
ухала сова. Выбравшись на трассу, я продолжал бежать, пет-
ляя вокруг холмов, лишь изредка переходя на шаг, настолько
быстрый, насколько я мог, чтобы немного отдышаться. Заслы-
шав сзади звук мотора, или завидев свет фар, я стремительно
падал в канаву за обочиной и пережидал, зарывшись лицом
в землю, пока не проедет машина. Когда рассвело, я старал-
ся идти сбоку от дороги, скрываясь в лесу. Сменив несколько
дорог и выйдя на трассу по направлению к Риму, я начал сто-
пить. Но автостоп в Италии – почти безнадёжное занятие. За
двое суток меня подбросили два немца, один швейцарец (он
накормил меня завтраком) и один пакистанец. Сна в лесу не
было из-за холода, хотя я набрасывал в кучу оторванные ветки
хвойных деревьев, палую листву, и закапывался в них с голо-
вой. Питался я инжиром и виноградом – всем, чем были богаты
придорожные тосканские земли. Воду пил из ручьёв. Наконец,
на третьи сутки я остановил машину, в которой за рулём сидел
человек в «сафари» с седой бородой, чем-то смахивающий на
Хемингуэя. Он ехал в Рим. Когда я сел в машину, я заметил, что,
проезжая Тоскану, он слушает «Божественную комедию» Данте
в оригинале, на «вульгарном», т.е. на средневековом диалек-
те латыни, из которого и родился современный итальянский
язык.
- Это же Песнь V, история Паоло и Франчески! Мой люби-
мый эпизод во всей «Божественной комедии», - сказал я.
Андреа, профессор литературы веронского университета,
ставший с тех пор моим близким другом, до сих пор не может
забыть этот случай. Весь следующий час мы проговорили о
русской литературе. А через два часа, пока мы прогуливались
222
Теряя наши улицы
по кладбищу британских солдат, павших в Италии во время II
мировой войны, дышавшему невероятным покоем и умиротво-
рённостью, он уже знал всю мою историю, которую я ему рас-
сказал, без утайки и не стесняясь подробностей. Потом, перед
выездом, мы устроились за мраморным столом в прилегающем
парке, и с наслаждением воздали должное его бутербродам, за-
пивая их добрым тосканским кьянти.
- Ничего теперь не бойся. Ты не одинок. Я, моя семья, мои
друзья – мы не оставим тебя в беде. Считай, что ты уже выбрал-
ся из рабства этого ужасного самодура. Отныне ты свободный
человек. Но ты ни в коем случае не должен повторять ошибок
прошлого, - сказал Андреа.
- Я их не повторю, и знаешь почему? – с жаром ответил ему
я. - Находясь внутри, я осознал, чего они меня лишили. Ведь
всё это время я жил рядом со Злом. Но я ничего не мог про-
тив него поделать, потому что сам же дискредитировал себя
перед всеми. Это был маленький мир и маленькое Зло. Школа
Жизни. Теперь я вышел в большой мир и в большую жизнь, в
которой всегда будет сохраняться большое Зло. И если я не по-
скользнусь, а этого я не могу себе позволить, я буду способен
бороться.
В ту минуту, на этой прекрасной Земле, произошло моё вто-
рое рождение, и моя воля, наконец, стала осознанной. Теперь
даже на подсознательном уровне во мне поселилось убеждён-
ное знание о том, почему отныне я должен жить по другому.
Потом мы сели в машину Андреа и продолжили свой путь по
этой залитой золотистым светом закатного солнца дороге. До
тех пор пока перед нами не раскинулись жаркие, волнующие
объятия Матери всех городов; ослепительное, непередаваемое
море огней Большой Жизни Снаружи; сумасшедшее движение
мопедов, фиатов и лихих автобусов; пряные, ароматные за-
пахи пиццы с моццареллой, орегано и анчоусами, и крепкого,
223
Альберт Спьяццатов
дымящегося эспрессо; умопомрачительные реплики уличных
шутников-златоустов, громко перекрикивающихся на своём
неподражаемом грубоватом диалекте, сопровождаемые гоме-
рическим хохотом прохожих.
Все дороги вели меня в Вечный город.
224
Эпилог
Альберт Спьяццатов
История эта была записана мною в своё время на основе жи-
вых и эмоциональных рассказов главного героя данного текста,
который уже свыше десяти долгих, счастливых и плодотворных
лет живёт абсолютно нормальной жизнью, не притрагиваясь
к наркотическим веществам даже в своих мыслях. Восемь лет
назад, он даже бросил курить после 15 лет непрерывного таба-
кокурения. Только в кошмарных снах он продолжает регулярно
видеть или употреблять тяжёлые наркотики. Проснувшись, он
каждый раз считает себя воскресшим из ада. Он производит на
окружающих здоровое впечатление ответственного, трудолюби-
вого и позитивно настроенного человека.
В последний раз мы с ним виделись на Атлантическом про-
спекте Рио-де-Жанейро, в Бразилии, где он сидел в одном из от-
крытых баров на Копакабане в светлых брюках, красном поло
«Фред Перри» и чёрных «райбанах», весело обсуждая что-то на
португальском с какими-то подвыпившими местными ребята-
ми. Увидев меня, он весь прямо просиял и почти сразу же поин-
тересовался, как продвигается работа над книгой. Я сказал, что
она практически завершена и будет издана при первой же воз-
можности, как мы с ним и договорились – в назидание молодым
поколениям и в надежде помочь хоть кому-нибудь из тех, кто
сбился с пути, разуверился в способностях сознательной воли
и махнул на всё рукой. «Нет, я не сожалею о том, что пережил,
– объяснял он, подливая мне в стопку кашасы и придвигая по-
ближе блюдце с солёными кабачками. – И думаю, что мой опыт
далеко не уникален. Ведь это был лишь один из способов по-
знания реальности. Дело выбора. Кстати, я пришёл к выводу, что
быть тебе счастливым, или несчастным – также полностью за-
висит от твоей сознательной воли. Когда ты решаешь оставать-
ся несчастным, зависеть в этом от обстоятельств или от чело-
века, например, весь мир отворачивается от тебя, и ничто тебе
больше не поможет». Он прервался, потому что в этот момент со
стороны пляжа вошла загорелая девушка в ловко повязанном
226
Теряя наши улицы
на её изящной талии парео, под которым угадывались такие ро-
скошные формы, такие чувственные округлости и изгибы, что
несколько голов в баре невольно обернулось ей вслед, пока она
шла между столиков. Этот латинский тип женской красоты, жиз-
нерадостного физического торжества природы, ценится здесь,
пожалуй, как нигде более, будучи возведённым практически во
что-то типа местной эстетической религии. Она подошла к нам и
просто, непринуждённо подсела к нему, слегка качнув своей на-
литой грудью и доверительно положив голову ему на плечо. Они
взялись за руки и сплели пальцы. К моему удивлению, это ока-
залась не бразильянка – они заговорили по-русски. Он предста-
вил мне её: «Моя жена, мать моих детей». Она улыбнулась мне.
Точёные черты её лица лучились каким-то умиротворённым
спокойствием, силой и уверенностью в себе. Когда я спросил
его, не хочет ли он добавить что-нибудь от себя в заключение
моей книги, основанной на фактах его запутанной судьбы, он
почти вовсе не размышлял над ответом:
«Самое главное – это то, что я нашёл всё-таки себе улицу по
душе». Но это уже совсем другая история. .
227
Альберт Спьяццатов
Иллюстрации Андреа Рокка
тираж
Алматы 2010
