Падь

— Сожалею, но… нет. Всё, что касается денег, должно быть чётко оговорено во избежание спорных вопросов. И ещё: по поводу вознаграждения за лечение вашего сына. Мы ещё вернёмся к этому разговору.

Она боялась признаться себе, что совсем не уверена в удачном исцелении вице-графа. Поэтому, ей как можно быстрее нужно взглянуть на результат вчерашней операции, сменить повязку и, либо успокоиться, либо приготовиться к самому худшему. На душе скребли кошки.

— Раз на сегодня я свободна, позвольте покинуть вас, — Наташа с высоко поднятой головой — как истинная леди — направилась к выходу.

— Ты к Ирмгарду? Я с тобой, — не дал ей опомниться Бригахбург. — Будьте здесь, — кивнул он Дитриху, косясь на графиню.

* * *

Кива сидела у кровати больного и что-то шила. Она улыбнулась вошедшим, поспешно вскакивая и делая книксен.

Наташа, видя её улыбку, немного расслабилась.

Граф поспешил к ложу сына, всматриваясь в его лицо:

— Как он? Приходил в себя?

— Он всё время спит, хозяин. Я его боюсь трогать, — отложила шитьё женщина.

Девушка приблизилась к кровати и осторожно положила ладонь на горячий лоб вице-графа: не настолько горячий, чтобы сильно волноваться за состояние больного. Он даже не проснулся. Сердце Наташи билось с удвоенной силой. Её дальнейшая судьба зависела от того, в каком состоянии окажется рана. Подозвав кормилицу, девушка с её помощью разматывала повязки. Сняв куски подсохшей и растрескавшейся хлебной массы, она вздрогнула.

Кива, ахнув и всплеснув руками, размашисто крестилась.

Бригахбург, потеснив Киву и склонившись над плечом сына, не мигая, уставился на рану. Воцарилась мёртвая тишина. По непроницаемому застывшему лицу сиятельного понять что-либо было невозможно.

Воспалённый вчера до самых подмышек участок тела был влажным и выглядел здоровым. Отёк прошёл, прижжённая рана с ровными краями значительно уменьшилась в размерах. Наташа аккуратно кончиками пальцев надавила на нежную и блестящую кожицу струпа — сухо. Она не верила своим глазам. Древнее средство оказалось действительно сильным и необыкновенно простым.[6]

Девушка, ощупывая края раны, дивилась: вот тебе и хлеб с солью! Вчера об этом думать было некогда. Вроде всё просто и научно объяснимо, но эффект поражал воображение. Если это удивило её, то что говорить о людях, которые ни о какой химии понятия не имеют и приняли естественный процесс за чудо?

Кормилица, заплакав, схватила руку спасительницы, лихорадочно целовала её, напугав этим Наташу. Она пыталась вырвать её из цепких пальцев прислуги.

— Нет, вы ничего не понимаете… Я здесь не причём… Мы все только, как следует, обработали рану, — шептала она, порываясь прикрыть плечо парня, всё ещё не веря своим глазам.

Дверь открылась, и в комнату вошли Юфрозина и Дитрих.

Барон, увидев, что Кива плачет навзрыд, а иноземка сидит бледная и растерянная, бросился к Герарду. Положив руки на его плечи, скорбно глухим голосом произнёс:

— Держись, брат, на всё воля Всевышнего.

Графиня сдержанно закрестилась, опуская глаза.

Кива, вытерев лицо передником, недоуменно уставившись на братьев и невесту своего любимчика, сообразив, что его милость истолковал всё неверно, строго заговорила:

— Вы что это удумали? — всплеснула она руками. — Его рано хоронить! Наш мальчик будет жить!

Бригахбург, очнувшись и шумно переведя дух, снова взглянул в лицо спящего сына и отвернул лоскут на ране. Он только вчера прижигал её, и она казалась ему огромной и смертельно опасной. А что видит теперь?

— Как это возможно? — граф потрясённо переводил взор с раны на лицо «лекарки». В уголках его глаз сверкали слёзы. Рука легла на грудь, успокаивая неистовое биение сердца.

Через плечо брата заглядывал Дитрих. За ним топталась Юфрозина, прикусив нижнюю губу и передёргивая острыми плечами: ей никак не удавалось посмотреть, чем так удивлены мужчины.

Наташа пожала плечами, отходя к камину за кубком с водой и отпивая из него. Она бы сейчас и от бокала хорошего вина не отказалась.

— Вам нужно? — обратилась к Герарду, указывая глазами на кубок.

Он подошёл к иноземке, беря дрожащими руками ёмкость. Отпил, морщась:

— Что за гадость?

— Вода.

— Воду пить нельзя! Можно отравиться, — звучало так, будто он уже был безнадёжно болен.

— Ага, я вас и отравила, — утвердительно кивнула строптивица, подтверждая сказанное. — Безымянная звезда отравила своего мучителя. Как и положено. — Снова пожала плечами.

Дитрих хмыкнул, улыбаясь. Эта девчонка нравилась ему всё больше.

Его сиятельство, бледнея и вертя кубок в руке, кашлянул:

— Так ты тоже пила из него.

— Мне можно. Вода кипячёная. А у вас всё, что не вино — отрава. Всё, всё, идите, — замахала она руками, аккуратно направляя к выходу братьев и графиню. — Нам с Кивой нужно сделать перевязку наследнику.

— Поменяешь повязку и вернёшься в кабинет.