— Старик! Еще неизвестно, как все обернется. Я хочу, чтобы ты знал: меня все время мучило чувство вины перед тобой и другими ребятами.
— Поцелуй меня знаешь куда, — со злостью сказал Клиф.
Грант облизнул растрескавшиеся губы, соленые от пота и крови.
— Понимаешь, я вряд ли согласился бы полететь в это пекло, если бы не получил отставку от Шарлин. Она вернула мне кольцо, когда узнала, что творят наши «зеленые береты» во Вьетнаме, и даже написала, что выходит замуж за какого-то «мирника».
— Годдэм ит ту хэлл! — пробурчал Клиф, отпивая воды из фляжки.
А Гранту, глядевшему через реку на стену джунглей, вдруг показалось, будто не было и нет нигде никакой Шарлин, нет Америки, нет Фолькстаада с его штабом, а есть только джунгли, покрывающие всю планету. Ему захотелось непременно ухватиться за мысль о Шарлин, об Америке, о Фолькстааде, чтобы увериться в их существовании и вновь обрести надежду на возвращение в свой мир.
— А тебе не кажется, что она поступила правильно, Клиф?
— Мне кажется, что уже завтра я напьюсь, как лорд. А не даст господь, плевать мне на все твои душевные переливы! — Он зевнул. — Так что побереги исповедь до встречи с капелланом или господом богом!
Мак наклонился к Мэтьюзу:
— Послушай, Дон! Кажется, наши офицеры вытащат нас отсюда, а? О чем это они там шепчутся? Ведь недаром они втрое больше нас получают, а?
— Больше всех получает Линдон Джонсон, а именно он втравил нас в эту историю.
Все замолчали. То один, то другой подносил к глазам светящийся циферблат часов.
Часы еще тикали, а на автоматы было страшно смотреть. И щелочь, и оружейное масло — все осталось у Джека Уилларда.
— Эй, Дон! — кинул Клиф радисту. — Разворачивай музыку! Может, его честь уже вынес приговор?
Дон Мэтьюз хранил презрительное молчание.
За него ответил Грант:
— Еще слишком рано! Надо экономить батареи! Пойми! Наша жизнь зависит от каких-нибудь нескольких вольт!..
Боже мой! С кем он откровенничал, кому решил исповедоваться, кому плакал в жилетку! Но не с аллигаторами же говорить по душам…
На него нахлынуло чувство такого невыносимого одиночества, какого он еще никогда не знал.
Через два часа нестерпимо томительного ожидания Мэтьюз вышел в эфир.
«Слышу вас еще хуже», — простучал его корреспондент на радиоузле ЮСАСФВ.
Мэтьюз занялся лихорадочной расшифровкой. Грант светил электрофонариком. И в нем сели батарейки. Луч тусклый, желтый.
Грант, Клиф, Мак — все они молча следили за расшифровкой. Четверка «красных беретов» дышала им в затылок.
«А-345! МУЖАЙТЕСЬ! УВЕРЕН, ЧТО ВЫ ПРЕОДОЛЕЕТЕ ВРЕМЕННЫЕ ТРУДНОСТИ! ОКАЖЕМ ЛЮБУЮ ПОМОЩЬ! ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ ТАМ В ЭТИ ТРУДНЫЕ ДНИ НЕОБХОДИМО РАДИ ВЫСШИХ ИНТЕРЕСОВ НАЦИИ! ПРОДЕРЖИТЕСЬ ДО ДОЖДЕЙ! ВСЕ ВЫ ПРЕДСТАВЛЕНЫ К НАГРАДЕ! ВЫ СТАНЕТЕ ЖИВОЙ ЛЕГЕНДОЙ! БОРИТЕСЬ И НЕ ДРАМАТИЗИРУЙТЕ ПОЛОЖЕНИЕ! ФОЛЬКСТААД».
— «Не драматизируйте положение!» — навзрыд простонал Клиф. Голос его окреп. — Сволочь! Ублюдок! Дон, радируй этому недоноску и скажи ему, что мы все сдадимся в плен Вьетконгу и расскажем всему миру, какой безмозглый клинический идиот этот полковник Фолькстаад!
Грант составил новую радиограмму.
«Мы находимся на краю гибели, — писал он, — сделать мы уже ничего не можем, но не дайте погибнуть многими жертвами оплаченному опыту. Нам есть что рассказать…»
Все это звучало совсем не по-уставному. Но Гранту было не до стиля.
И опять уселись ждать.
— Питания хватит только на один обмен! — отрывисто выговорил Мэтьюз. — Это я вам точно гарантирую.
— Безмозглая скотина! — все поносил Фолькстаада Клиф. — Я бы отдал пол-Джорджии, только чтобы поменяться местами с этим гадом!
Далеко-далеко, на юго-востоке, проблеял в ночи буйволовый рог. Ему ответил другой рог, тоже далеко на востоке.
— Уже ближе, чем вчера! — тихо сказал Грант Клифу. — Верно, поняли, что обогнали нас, и возвращаются.
Он потрогал во мраке нашлепку на левой кисти. Только яд не изменит. Все остальное подвело: и краска для волос, и форт-браггские лекции о непобедимости «зеленых беретов», и грандиозный план операции «Падающий дождь». И Шарлин…
— «Не драматизируйте положение!» — рычал в темноте Клиф. — Какой мерзавец! И подумать только, что эта скотина Фолькстаад сидит сейчас, падло, в своем любимом ночном клубе «Баккара» на бульваре Чан-куи-кап с «помидорчиком» на коленях!..
Последней нецензурной бранью обложил Клиф начальника, от которого сейчас, в эти часы, в эти минуты, зависела его жизнь.