Падающий

Она была скорее брюнетка, не похожая на него, большеглазая и широкоротая, смотревшая на жизнь так серьезно, что люди порой пугались. Она была готова вдумываться в любое учение, любую идею. Это у нее от матери.

Отец Лианны часто говорил о ее матери: «Женщина сексапильная, только зад подкачал».

Лианна обожала эту запанибратскую вульгарность, приглашение разделить сугубо мужской взгляд на вещи, бесцензурность аллюзий, лукавство рискованных прибауток.

Нину в Джеке привлек его взгляд на архитектуру. Они познакомились на маленьком острове в северо-восточной части Эгейского моря, где Джек спроектировал комплекс белых оштукатуренных особняков для поселка художников. «Кучка домов на обрыве кажется с моря композицией из геометрических тел, почти неуловимо искаженных: словно аксиомы Евклида приспособили к миру элементарных частиц», — написала в статье Нина.

Здесь, на жестком топчане, во второй приезд и была зачата Лианна. Джек рассказал ей об этом, когда Лианне было двенадцать, и больше не затрагивал эту тему, пока не позвонил из Нью-Гемпшира, спустя десять лет, и сообщил ту же информацию теми же самыми словами: ветер с моря, жесткий топчан, долетавшая снизу, с набережной, музыка — какая-то восточная, в греческом стиле. Он позвонил за несколько минут или за несколько часов до того, как заглянуть в огнедышащее дуло ружья.

Они смотрели телевизор без звука.

— Мой отец застрелился, чтобы в моей жизни никогда не наступил день, когда он не смог бы меня вспомнить.

— Ты в это веришь.

— Да.

— Тогда и я верю, — сказал он.

— Ведь когда-нибудь он перестал бы меня узнавать, это факт.

— Верю, — сказал он.

— Вот почему он так поступил, только ради этого.

После лишней рюмки вина ее слегка развезло. Они смотрели ночной выпуск новостей; когда реклама закончилась, Кейт хотел было включить звук, но раздумал, и они молча смотрели, как на фоне унылого пейзажа, в Афганистане или Пакистане, корреспондент, оборачиваясь, указывает на далекие горы.

— Надо раздобыть ему книгу о птицах.

— Джастину, — сказал он.

— Они проходят птиц. Каждый ребенок должен выбрать себе птицу, и именно ее будет изучать. Это будет его или ее пернатое позвоночное. Его позвоночное — у мальчика. Ее позвоночное — у девочки.

На экране мелькали стандартные кадры — истребители, взлетающие с палубы авианосца. Он дожидался, пока она попросит его включить звук.

— Он говорил о пустельгах. Это что за зверь? — спросила она.

— Мелкий сокол. Мы их видели на проводах, когда ехали, где-то на Дальнем Западе… тогда, в другой жизни.

— В другой жизни, — повторила она, и рассмеялась, и, с силой оттолкнувшись от кресла, пошла в ванную.

— Не выходи оттуда безо всего, — сказал он, — дай мне посмотреть, как ты будешь раздеваться.

Флоренс Дживенс стояла и смотрела на матрасы, штук сорок-пятьдесят, разложенные рядами в угловом зале на девятом этаже. Люди испытывали их, кто на мягкость, кто на жесткость, — в основном женщины: присаживались и слегка подпрыгивали на месте, или ложились ничком. Флоренс не сразу заметила, что Кейт стоит рядом с ней, вместе с ней смотрит.

— Ты вовремя, — сказала она.

— Это ты вовремя. А я здесь уже не первый час, — сказал он, — на эскалаторах катаюсь.

Они пошли между рядами. Иногда она останавливалась взглянуть на этикетки и ценники, надавить ладонью на пружины.

Он сказал:

— Валяй, ложись.

— Как-то не хочется.

— А как иначе ты узнаешь, что тебе именно этот матрас нужен? Погляди по сторонам. Все так делают.

— Если ты ляжешь, то и я лягу.

— Мне матрас не нужен, — сказал он. — Матрас нужен тебе.

Она пошла дальше. Он стоял и смотрел. В зале было десять или одиннадцать женщин, которые лежали на кроватях, подпрыгивали на кроватях. Кроме них, подпрыгивала и перекатывалась по матрасам одна пара, мужчина и женщина: пожилые, деловитые, пытались определить, разбудят ли друг дружку беспокойными метаниями во сне.

Робкие женщины присаживались на матрас и, спустив ноги, подпрыгивали один-два раза. Но некоторые, скинув плащи и туфли, валились, как подкошенные, на какой-нибудь «Ортопед-плюс» или «Золотой сон» и скакали вволю, то на одной стороне двуспального матраса, то на другой, и Кейт подумал, что тут занятно, удивительные вещи творятся в отделе матрасов в универмаге «Мейсиз», и посмотрел в другую сторону — а там тоже подпрыгивали еще восемь или девять женщин, один мужчина, один ребенок, проверяли удобство и добротность конструкции, не проваливается ли под спиной, не раздражает ли поролон на ощупь.

Флоренс уже там — сидит на краю кровати. Улыбнувшись ему, откинулась назад. Подпрыгнула, повалилась, изображая стеснительность в зале, где интимное вынесено на публику. Недалеко от Кейта стояли двое мужчин. Один из них что-то сказал другому. Сказал по поводу Флоренс. Что именно, Кейт не услышал, но это было неважно. Их позы, их пренебрежительные взгляды — ему стало ясно, что речь о Флоренс.

Кейт находился в десяти шагах от них.

Он произнес:

— Эй, мудак.