— Это уже похоже на то, что говорил Платон, — обрадовался с первого ряда тот самый гуру с белыми бакенбардами, кто вспомнил раньше про Дао. — Что у всех наших вещей в материальном мире есть в высшем мире идей идеальные эталоны.
— Да! Но ошибка Платона состояла в том, что он видел эти «эталоны» существующими именно в мире идеальном, то есть принадлежащим конечному идеальному состоянию Вселенной. На самом же деле эти «эталоны» существуют совсем в другом мире, — в мире извращенном, уродливом, — в мире, который стремится своей интенцией построить язык.
— Послушайте, — недовольно перебил Девина пожилой профессор с бородкой, — вы нас уже основательно запутали. «Мир идеальный», «мир извращенный». Вы можете объяснить все еще раз, по порядку?
— Сейчас попробую, — кивнул Девин. Взяв в кулак подбородок, он в задумчивости прошелся по сцене.
— Ну хорошо, — поднял он голову, — представьте себе детскую головоломку, кучу перемешанных на ковре фрагментов одной картинки, которую надо восстановить. Идеальная картина не собрана, но она вероятна. Фрагменты рисунка на каждом кусочке и формы кусочков представляют собой код построения этой идеальной картинки. Перемешанные на ковре в данный момент фрагменты — это и есть наш реальный мир; задача каждого из нас в нем — нас, отдельных кусочков — сопоставлять наши рисунки с рисунками на других кусочках и найти правильный способ присоединения к ним. Успех правильного строительства конечной картинки зависит от того, как мы, кусочки головоломки, правильно понимаем свою форму и тот рисунок который нанесен на нашей поверхности, а также как правильно мы понимаем окружающие нас кусочки, их уникальную форму и рисунки на них. Если это наше понимание искажено, мы начинаем пытаться присоединиться к окружающим фрагментам неестественным, легким и взаимовыгодным способом, но форсированным, сложным, «извращенным» способом — мы начинаем строительство некой другой, отличной от изначально предполагавшейся картины мира. Как указатель к этой другой, 1 |ЗВрашенной картине и существует, например, «идеальный» «ключ» Платона. В идеальной же, совершенной реальности, в г0М конечном состоянии Вселенной, которое предполагается к строительству кодом мироздания, не может быть одного «эталона» понятия, в ней существует бесчисленное множество уникальных ассоциаций, связанных с данным понятием внутри каждого из нас. Только реализуя понимание этих ассоциаций в общении, мы могли бы действительно понять, так сказать, форму и рисунок друг друга. Вместо же этого мы без конца обедняем свое понимание о себе и окружающем мире, отсекаем уникальность каждого явления, подменяя его во всякой отдельной ситуации несуществующим «эталоном». Вербальная, то есть словесная, форма внушает индивиду уверенность в существовании содержания этой формы в реальности, в то время как в реальности наполненного содержанием конкретного отправного объекта этой формы нет и быть не может. Конечная, извращенная Вселенная, выстраиваемая по логике языка, это фикция, она не может существовать.
— Подождите, подождите, — встрепенулся на первом ряду кругленький профессор в очках, — но вы же до этого сказали, что язык работает на строительство некого альтернативного, не идеального, но извращенного образа Вселенной. Так может или не может эта извращенная Вселенная быть осуществлена? Если не может, так и пес с ней, — кругленький профессор победоносно обернулся на зал. — Мы можем продолжать говорить!
Девин переждал оживление в зале.
Как мы знаем из науки, мутанты долго не живут, — сказал когда оживление стихло, — и часто рождаются мертвыми. Точно так же и головоломку нельзя собрать никаким другим образом, кроме как собрав ее по заранее начертанному плану. Когда я говорю об альтернативной реальности, я говорю о том, что каждое мгновение, смысл которого мы не расшифруем согласи изначально заложенному в нем коду мироздания, будет формировать будущее согласно лжекоду, — но едва такая антиидеальная, альтернативная замыслу Слова структура будет близка к завершению, Вселенная неизбежно обрушится в хаос. В нашей метаф0, ре это будет аналогично тому, как если бы ребенок, установив «насильно» последний фрагмент головоломки в общую нелепую картину, раздосадовано смахнул бы уродливо вышедший результат прочь со стола.
Самуэль слушал во все уши. Даже если Лиза была пустым блефом, рассказ о языке уже стоил потраченного рождественского времени. На несколько рядов ниже Евгения, приоткрыв рот, завороженно слушала лектора.
Девин тем временем продолжал: