Падальщики. Восстание [СИ]

— У всех нас процент мутированных зараженных генов больше девяносто пяти. У Томаса девяносто семь, у меня девяносто шесть, у Боба девяносто девять. Этого достаточно, чтобы оставаться человеком.

— То есть не все зараженные гены подверглись мутации? Но это же означает, что мы все можем превратиться!

— Нет, не обязательно. Оставшиеся немутированные зараженные гены вносят минимальные изменения, которые мало проявляются после заражения, мы можем о них даже не подозревать. Например, селезенка работает немного в другом режиме, поджелудочная выделяет меньше сока или уровень анемии чуть выше. Из-за быстрых темпов регенерации, которые приводят наш организм в стабильную норму, эти изменения незаметны.

— То есть, — я сглотнула от наступающей паники, — чем меньше процент мутированных генов, тем больше мы похожи на зараженных?

— Дело не в похожести. Я думаю, есть какой-то определенный процентный порог обладания мутированных генов, ниже которого процесс превращения неизбежен.

Я снова сглотнула перед следующим вопросом.

— И каков мой процент?

— Восемьдесят четыре.

Тяжелый выдох сам вырвался из моих легких, и паническое дыхание уже было не остановить. Но мозг продолжал лихорадочно сопротивляться роковому факту.

— Но… каков этот порог? Я имею в виду, неужели моих восьмидесяти четырех процентов недостаточно, чтобы оставить меня человеком? Почему я превращаюсь? Ведь восемьдесят четыре это хороший показатель, это больше половины!

Я звучала, как истеричная девочка, и самое ужасное, я понимала, что звучу, как истеричная плаксивая девочка, но меня было не остановить. А как бы вы себя повели? Сначала вам говорят, что вы чудом выжили, а теперь объявляют, что болезнь просто оттянулась на время! Вот тебе сладкий пряник, но когда ты его доешь, то умрешь от сахарного диабета!

— Я не могу назвать порог. Это может быть девяносто четыре или восемьдесят пять процентов. Сути это не меняет. Твоя ДНК медленно поддается вирусной.

— И у кого же ты видел подобное?

— У самых первых зараженных.

— То есть я тоже превращаюсь, просто медленно?

— Мне жаль, но это так.

Я так и села перед Кейном на край стола с задранной до плеч футболкой, закрывая груди руками крест-накрест. У меня не было слов, не было сил поражаться, не было сил сопротивляться роковому факту. Я как будто опустела. До меня медленно доходил факт того, что каждый день я теряю частицы человечности и превращаюсь в монстра.

— Тесса, еще не все потеряно.

— Ой, да ладно тебе, Кейн! Ты сам-то в это веришь? — я буквально выплюнула ему в лицо обвинения в обмане, даже голос повысила, потому что была безутешна, как принцесса, потерявшая корону.

— А чем мы тут все по-твоему занимаемся?

Он вдруг прозвучал так уверенно и даже немного грубо, что я чуть вынырнула из скорби и планах о самосожжении, чтобы оценить нового Кейна — сурового Кейна.

— Все эти усилия сорока лет и трех последних недель? — продолжал Кейн — Ребята спины надрывают и собственными жизнями рискуют, чтобы спасти таких, как ты!

Вот черт! Он уже сравнил меня с лысыми уродцами. Твою мать, однажды я буду также лежать в его боксе с оторванной от тела башкой, которую он будет препарировать! Надо делать ноги отсюда, пока они не посадили меня в клетку.

— Сколько мне осталось? — спросила, надев маску командира, владеющего обстановкой и собственными расшалившимися нервами.

А черта с два я смирилась с этой новостью! Пусть внешне я кажусь спокойной, внутри меня нервы устроили переполох, как на Титанике, и бегают по палубам в поисках шлюпок!

— Мне надо сделать пару тестов и понаблюдать за развитием болезни в динамике.

Кейн обошел меня и снова встал сзади. Пока он ковырялся в моем шраме, делал уколы, надрезы, я была поглощена таким зверским отчаянием, что не обращала внимания на боль. Его прикосновения больше не вызывали блудливых гуськов.

— Пусть у меня есть только два компонента для сыворотки, но мы уже можем начать делать тебе инъекции. Прогрессирование трансформации все равно замедлится.

Он снова трогал мое Ахиллесово плечо, которое вскоре меня погубит, и продолжал размышлять на ходу:

— Учитывая прогресс за прошедшие три недели, я думаю, месяц мы для тебя выиграем.

— До какого этапа превращения? Когда я начну хотеть кровь?

— Нет. Месяц до потери самосознания.

— Потрясающе!

— На данный момент костный мозг уже замедляет выработку эритроцитов и …

Кейн замялся и смотрел на меня с легкой долей напряжения.

— И меня уже должна мучить жажда, так? — закончила я за него.

Перед глазами стояла та долбанная капля крови, что я утерла со лба его долбанным платком в клеточку с долбанными вышитыми инициалами! Как же я раньше не поняла? Потому я чую кровь интенсивнее, потому я чую самих зараженных, прячущихся под землей. Я становлюсь одной из них!

— У нас есть преимущество. К завтрашнему дню я подготовлю сыворотку из имеющихся компонентов, мы выиграем время для тебя. Острые приступы анемии начнутся ближе к трем неделям, к четвертой ты впадешь в болевую кому из-за меняющегося метаболизма.