Падальщики. Восстание [СИ]

— По мне так они невинные собаки-подрывники, которых русские во Второй мировой использовали, чтобы танки противников взрывать, — сомневалась я, мне совершенно не нравилась эта идея.

Собаки-камикадзе — такое название им дали. Вот только камикадзе это тот, кто осознанно идет на самоубийство, а собак же заставляли умирать обманом. Их несколько дней держали впроголодь, а потом приучали, что еду можно найти под танком. К собаке прикрепляли до двенадцати килограммов тротила, выпускали на поле боя, где выдрессированное животное бежало прямиком к вражескому танку, обманутое надеждой найти под днищем лакомство. Но там собаку ждал лишь взорванный тротил.

Немцы стреляли в невинных животных, жарили их из огнеметов, атаковали с самолетов. В итоге, эффективность столь чудовищной партизанской меры все равно была признана сомнительной, вот только этот вывод уже не имел никакого значения для убитых собак, которые вообще никакого отношения к дележу территорий и богатств между людьми не имели. Никто не спрашивал у них, а хотят ли они воевать за советы или за фашистов, хотят ли они воевать вообще. Нелюди просто воспользовались доверием невинных созданий и обманули его, бросив их в огонь. Вся беда их была в том, что они сосуществовали на планете с безжалостными извергами, которые решили, что могут творить с Землей и ее обитателями все, что им вздумается, потому что имеют подвижные большие пальцы и умеют пользоваться огнем.

Иногда начитаешься всех этих историй про кровожадность людей до Вспышки и думаешь, что сгнить заживо под землей — самый достойный конец для всех нас. Потому что даже смертоносный вирус, заперший нас в подземельях, не излечил наши больные извращенные мозги от жестокости, раз мы продолжаем использовать невинных детей в своем нескончаемом дележе и захватах.

— Ну так русские же победили в конце, — упорствовал Буддист.

— Ох, не таким методом я хочу победить, Ноа, ох не таким!

Я редко звала его по имени, и если это происходило, это означало мое крайнее негодование. До того крайнее, что я готова отказаться от участия в грядущей войне и сойти с корабля. Пусть даже утону в безжалостных водах, но помру с чистой совестью, незапятнанной кровью ребенка.

Буддист положил руку на мое плечо, подбадривая найти силы идти дальше по кровавому пути освобождения от гнета Генералитета. Я знаю, что на войне не место этике и состраданию. Но может в том и наше проклятье, от которого мы никак не можем спастись? Запертые в петле междоусобиц, завоеваний и кровопролитий, неспособные сказать себе «стоп!», мы вновь и вновь повторяем участь предков, все больше скатываясь к вымиранию. Мы сами сеем зло вокруг, от плодов которого не можем избавиться.

Мальчик прервал наши переговоры:

— И кто, скажите, зверь на самом деле? — произнес он своим тонким детским голоском.

Мы с Буддистом переглянулись.

Это точно агент Алании. И это точно еще одно проклятье в нашу копилку грехов.

Я ответила:

— И почему противен этот век?

Малец нахмурился, вспоминая строчки секретного кода, потом достал из кармана клочок бумаги, на котором было что-то начиркано от руки, прочел шепотом по слогам мою фразу, кивнул, мол, все верно сказала, и засунул клочок обратно в карман.

— А просто человечнее нас звери… — продолжил он.

Я закончила наш обмен фразами из установленного кода опознавания:

— И зверя нет страшней, чем человек.

Малец снова полез в карман за клочком бумаги, чтобы сверить мою часть четверостишия.

Я взбесилась.

— Ой, да заколебал! Давай уже сюда флеш-карту!

Я нависла над ним с ножом в руке, и флешка оказалась перед моими глазами тотчас же. Я вытащила из горячей вспотевшей маленькой ладошки стальную пластину размером с фалангу с плетеной цветной фенечкой в крюке и уже собралась уходить, как Буддист присел перед мальчиком.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ахмед, — прохрипел пацан в ответ. От страха горло пересохло.

— Ты знаешь, что ты сейчас делаешь, Ахмед?

Мальчик нахмурил брови, а потом выдал.

— Преступление?

Ну надо же, какой смелый малый, даже я решила задержаться и послушать.

— А ты отважный, да? — Буддист потеребил макушку мальца.

— Я хочу стать таким, как вы. Падальщиком! — гордо объявил он. — Вы спасли мне жизнь в той деревне!

Так вот что притягивало мой взор к этому карапузу — он был жирным и розовощеким. Ну не таким, чтобы жирным, а по-здоровому упитанным. На фоне вывезенных из деревни детей, местные личинки выглядят худосочными и хилыми.

— Тот солдат… с рукой робота, — говорил Ахмед.

Мы сразу поняли, что он говорил о Калебе.

— Он поймал меня, когда другой солдат бросил меня с балкона. Я еще никогда не летал так высоко!

Ахмед даже прыгнул, чтобы показать, как высоко он парил.

— У меня уже есть свой отряд! — гордо объявил Ахмед.

А он любит поболтать. Была бы я Крайслером, первым начала пытать бы Ахмеда. Он бы рассказал все, что знает.

— Правда? Так значит, ты командир отряда Падальщиков? — Буддист подыгрывал пацану.

Малец кивнул.

— А ты знаешь, что командир должен дать название своему отряду?

Малец снова кивнул и шмыгнул носом.