Падальщики. Восстание [СИ]

Все мои родные, друзья, коллеги, моя работа и мои планы — все сгинуло в пучину прошлого безвозвратно. Меня словно вырвало в параллельный мир, где я пытаюсь заново отыскать свое место, свой смысл жизни — растерянный, нерешительный и слегка равнодушный.

Я проанализировал свое состояние по ведущим психиатрическим методикам и сделал вывод, что у меня затяжная депрессия. Она длится уже четыре десятилетия, и мне все больше кажется, что это не симптом. Это похоже на часть мутации, потому что депрессия не может длиться так долго. Безразличная отстраненная и вялая деятельность, словно в такт моей удлинившейся жизни, растянулась во времени, сделав из меня аморфную амебу — подобие детского лизуна из гуаровой камеди, который не может ни распасться, ни собраться в форму.

До недавнего события.

Когда я нашел Тессу возле деревни, я не видел в ней ничего, кроме очередного потенциала, который может внести корректировки в мои разработки. Я коллекционирую разновидности мутированной ДНК, которая пока что по непонятным мне причинам отличается от особи к особи. Я имею в виду ребят. Они мутировали по-разному, но я никак не могу понять, что это дает, потому что на физиологическом уровне набор приобретенных способностей всегда один и тот же.

Малик и Божена далеки от настоящих ассистентов исследователя, чтобы помочь мне найти ответы на загадки вируса. Малик долго скитался снаружи в составе одной общности людей, судьба которой была предопределена. Божена укрывалась в доме с заколоченными досками. Когда я нашел их, таких же растерянных и отстраненных, то понял, что могу обучить их науке, чтобы избавиться от проведения простецких рутинных процедур. Они далеки от науки, но в работе ученого есть такое понятие, как вторая голова. Ты высказываешь ей свои теории, а она что-то отвечает, причем неважно что, главное здесь — процесс моего диалога. Я как будто слушаю себя со стороны и веду беседу с самим собой. Поразительно, но это помогает находить выходы из тупиков.

Так вот для Тессы была уготована судьба стать моей очередной крысой и экземпляром коллекции. Но дальше все становилось лишь хуже. Я и не подозревал, что Томас окажется ее братом. И я уж никак не мог представить себе, что с ее приходом здесь настанет революция. Она пробыла здесь всего три дня, причем два из них без сознания, а уже на четвертый взбаламутила всех моих остальных крыс и увела их из-под моего носа.

Гостиница опустела на полмесяца, будто еще один мой мир, не успев состояться, вымер. А ведь все в нем работало, как часы — мой собственный мини-мир, где я все обустроил так, как мне удобно. Теперь же Тесса украла мой комфорт: никто не моет пробирки в лаборатории, никто не готовит завтрак, никто не топит сауну. Я сижу в ресторане и доедаю последнюю порцию риса, отваренную Свеном два дня назад. Мой повар тоже сбежал — и все это неимоверно раздражает меня.

Меня.

Аморфную амебу, которой было наплевать на то, что происходит в гостинице вне лаборатории.

Вот так я понял, что еще способен испытывать тот же эмоциональный диапазон, который испытывал будучи обычным человеком. А вся моя напущенная холодность и отрешенность — лишь продукт долгого одиночества. Человек — социальное существо, наукой доказано, что мы вымрем в одиночестве, и похоже, Тесса решила спасти нас всех: и чудищ снаружи и кучку бесформенных лизунов внутри. Первых она вылечит сывороткой, вторых — постоянным раздражением.

Сейчас время ужина, который ребята не пропускали никогда. Они могли не прийти на завтрак, забыть про обед, но вот на ужин собирались всегда. Это был ритуал — социальная нужда, тянущая свои корни с незапамятных времен, когда семьдесят тысяч лет назад случилась когнитивная эволюция и человек научился мыслить абстракциями, сочиняя мифы и сказания вокруг костра в пещере. Ребята тоже разжигали камин и заваривали травяной чай. Темнота и скрип горящих поленьев сближал физически ощутимым уютом, шушуканье и легкие смешки наполняли уют жизнью. И хотя я никогда в этом не признаюсь, но мне тоже нравилось сидеть здесь с ребятами по вечерам, просто попивая мятный чай, сидя позади них, наблюдая за призраками умершей цивилизации, вспоминая собственных призраков из прошлой жизни. Клочок жизни посреди суровых гор на безжизненной планете.

Сейчас же в гостинице остались лишь Арси и Йонас. Мы сидим в ресторане, я смиренно рассасываю во рту полусухой рис, оба хакера уткнулись в свои ноутбуки с таким же наслаждением, как я в микроскоп, забыв о существовании мира за пределами экрана. Арси — вечный бунтарь. Йонас — ее страшная копия. Худой, сутулый, он не выговаривает «л» и «р», да к тому же заикается. Он у нас два года живет, но вижу я его раз шесть в году, потому что он редко вылезает из своей компьютерной норы. Если бы Йонас не приготовил салат из овощей, соленый рис был бы единственной едой на ужин.