Падчерица Синей Бороды

— Ладно, не огорчайся. Вот послушай, тут написано, — я прочла, водя пальцем по странице:

— “Абсолютной меры сознательности нет!..”

— Она меня еще учить будет! — возмутился кореец, взял бокал и посмотрел сквозь него на свечу. Потом на меня. Его странно преобразившийся сквозь стекло глаз проплыл чудовищной продолговатой рыбкой.

— Ты напился в театре, — укоризненно заметила я.

— Нет, — не удивился кореец. — После. Я был на балете какого-то француза, и ты только представь! Оказывается, Герман в “Пиковой даме” умер от любви к старухе! У него разорвалось сердце от неестественной животной страсти, а совсем не от тройки-семерки-туз! Детка, извини, мне надо в ванную… Нет, не ходи за мной, я буду блевать, как это ужасно все-таки, как это глупо…

Когда он вышел из ванной, в халате и с мокрыми волосами, взгляд его стал более осмысленным.

— Ты напился от отвращения?

— Мне вчера приснилось, что ты умерла.

— Не дождешься.

Напольные часы пробили один раз. Мы посмотрели на циферблат, потом — друг на друга.

— У тебя остался один свободный крюк, да? Восьмой? Чувствуешь приближение конца? Ты ведешь в театр женщину, а она тебе не нравится, потому что тебе нравлюсь я, и ты пьешь потом в какой-то дешевой забегаловке, чтобы опуститься до блевотины, ты, который так ценит хорошие вина!

— Какой крюк? — искреннее удивление в опухших глазах. — Что ты несешь?

— Ты меня не получишь!

— Иди спать.

— Я тебя уничтожу!

— Выпей успокоительное. Запрись на ключ. Подвинь к двери комод! — отчим подошел, взялся за подлокотники кресла, на котором я сидела, приблизил лицо к моему и закончил шепотом, дохнув запахом зубной пасты:

— Я проберусь по стене летучей мышью! Я повелитель ночи! — потом вздохнул и закончил устало:

— Лиса, иди спать.

Утром я получила чашку кофе в постель и виноватый взгляд в придачу.

— Сегодня суббота, — сказал отчим, — если тебя не ищут, давай гулять и веселиться.

— Ищут?

— Если ты не сбежала, а отпущена официально.

— Помнишь медсестру, которая тебя перевязывала?

— Да. Нет… Помню, что была медсестра, помню, что она меня волокла в машину, а какая она — не помню.

— Она молодая и почти блондинка. Давай найдем ее и поблагодарим.

— За что?

— Она хорошо написала обо мне в объяснительной следователю, честно. И про то, что я предупредила доктора, и про соседку. Напиши она чуть-чуть по-другому, меня бы не выпустили.

— Ладно, — кивает, подумав, кореец, — а как? Я беру с тумбочки листок бумаги.

— Вот, вчера узнала на “Скорой”. Ее зовут Мазарина Рита. Она сегодня дежурит. Купим конфеты и розы, встретим после работы.

— Давай все-таки позвоним и договоримся.

* * *

“…не говоря ни слова, схватил ее за пояс, поднял и, посадив на лошадь, увез к себе в замок.

— Я хочу, чтобы ты была моей женой. Ты больше не выйдешь из моего замка…”

В половине пятого, хрустя целлофаном, укрывающим безобразные высокомерные розы, мы сидим на скамейке в сквере, и я начинаю сомневаться в правильности того, что затеваю. По аллее идут женщины, я устала угадывать, она это или не она, кореец откровенно зевает и посматривает на часы, и, конечно, мы совсем не обратили внимания на подъехавшую с мигалкой “Скорую”. Кореец увидел ее первым и ткнул меня в бок локтем. Рита Мазарина бежала к нам от машины, сквозь полы ее пальто белел халат, она оказалась небольшого роста, с узкими, изящными ладошками, почти без косметики на возбужденно-радостном лице, с глазами, заблудившимися на лице корейца с таким восхищением, что он удивленно покосился на меня. Я подмигнула.

— Вам… уже… лучше?.. — выдохнула Рита. Теперь я толкнула корейца, и розы торжественно закрыли ее заалевшее лицо, и я подумала, что для сестры братьев Мазарини она слишком хороша собой, но тут заметила стрелку на ее чулке — от носка туфли вверх — и раздосадованно предложила пойти куда-нибудь посидеть.

— Ой, нет, — испугалась медсестра, — я не одета, я после дежурства!..

— Тогда поехали к нам пить чай с конфетами, — я потрясла коробкой и подумала, что все происходит слишком быстро и становится скучно.

— А давайте я вас приглашу в наше кафе. Здесь недалеко, кофе варят отличный, и обстановка без претензий.

Что это такое — без претензий, мы с отчимом поняли только на месте. Из сидящих в зале за столиками посетителей больше половины были в белых халатах, пальто вешали на вешалки у каждого стола, чтобы подошла официантка, громко кричали “Тоня!”, но кофе в большом кофейнике оказался ничего себе, и я открыла коробку с конфетами.

Прислушиваясь к разговорам рядом, я наблюдала за корейцем и с удивлением отметила его растерянность. Он, бедный, так привык ухаживать, убеждать, завоевывать, доказывать свою неотразимость и уникальность, что просто опешил перед искренним восторгом уже заранее на все готовой Риты Мазариной.

Тогда я подумала, что счастливые соседи семьи Мазарини никогда не узнают, что это такое — симфонический джаз в два часа ночи.