Падчерица Синей Бороды

— Пойдем, я кое-что тебе покажу! Я покажу, куда ты влезла. Я покажу тебе, сколько людей из государственного аппарата вертятся в этом, неужели ты, девчонка, думаешь их обхитрить!

Каждая дверь в прачечной особо укреплена, каждая имеет свой набор замков. Алиса смотрит, как Пенелопа возится с дверью спальни, закрывая ее, потом — опять с дверью своего кабинета.

— Вот… Нет, это не то. Вот, смотри. Это инструкция по препарированию и консервации эмбрионов. По закону торговля человеческими органами запрещена, а вот материалы, полученные из этих органов, экспортировать можно. Значит, нужно подробненько объяснить, как правильно разделать и сохранить части человеческого зародыша! Человеческий эмбрион используется вообще стопроцентно! Самое дорогое в нем — мозг, но используется все, до конечностей! Если ты покопаешься в этой папке, то узнаешь, что многие наши известнейшие клиники уже давно работают по приживлению человеческого генетического материала — это, по мнению докторов, позволяет человеческому организму самому победить то или иное заболевание. Вот, пожалуйста, метод лечения глазных болезней по Мулдашеву! Рак — по Никонову, импотенция — это вообще просто, достаточно сожрать мужику теплый человеческий послед, и у него, по мнению китайских врачей, сразу встанет! А косметология! О, это отдельная песня, но в ней хотя бы не нужны препарированные эмбрионы.

Знаешь, кто составлял инструкцию по препарированию и консервации пятимесячных зародышей? Наши доблестные ученые-медики двенадцать лет тому назад, вот, пожалуйста, московский НИИ, а вот фамилии умных профессоров! И для кого, ты думаешь, они подготовили этот научный труд? Для докторов рядовых больниц, для роддомов и клиник! Вперед, все на заготовку человеческого мяса!

Отдышавшись, Пенелопа стала собирать разбросанные бумаги и виноватым голосом извинилась.

— Вот я и дошла до истерики, — улыбнулась она сквозь слезы Алисе. — Точно, это Лотаров меня напоил какой-то гадостью! А с другой стороны — привыкнуть к такому невозможно. Представь, мы с коллегой приехали женщину допросить в роддом, дело было глубокой ночью, и медперсонал родильного отделения вышел к нам как в фильме ужасов, с кровавыми масками на лице! Две акушерки, врач-гинеколог и дежурный анестезиолог — все с мордами, выпачканными кровавой слизью из пуповины роженицы. Вот это было зрелище! Коллега мой конечно, сразу потребовал нашатыря, а они нам объясняют, что эта самая слизь из пуповины — лучшее косметическое средство от морщин!

Прочитав подписи под инструкцией, Алиса без сил опускается в кресло.

— Что? — спрашивает Пенелопа, посмотрев на ее лицо. — Тебе плохо?

Извини, я разболталась, я давно ни с кем так откровенно не говорила. Ну, не огорчайся, в конце концов, любой прагматик тебе скажет, что если все это идет на пользу живущим, так тому и быть! Я только хотела объяснить тебе, какая жестокая будет борьба, если уже составлены подобные инструкции, если само государство…

— Фрибалиус… — шепчет Алиса, бросает бумаги на пол, кладет на стол руку, а на руку — голову.

— Что ты сказала? — не расслышала Пенелопа, но на всякий случай метнулась к столику у окна и захватила бумажные салфетки. — Ты только не злись, пожалуйста, не надо крови, ладно? В этом деле самое ужасное — коммерция, понимаешь! Когда голодная женщина приходит на аборт и получает определенное предложение от бизнес-доктора и согласна выносить, а потом продать на органы пятимесячного зародыша из своего живота! Ладно, не будем больше об этом говорить, успокойся и извини меня. Я сама себе иногда напоминаю Дон Кихота, тоже, дурочка, нашла свою мельницу… Вот, возьми салфетку. В конце концов, сделай женщина вовремя аборт, это ведь тоже своего рода убийство, только тогда его назовут свободным выбором. Алиса, я не хочу говорить о твоих подвигах моим коллегам, давай по-хорошему покопаемся в информации на дискете, я приглашу специалиста…

Пенелопа собирает с пола упавшие бумаги и не обращает внимания на подписи, а там — третья снизу: доктор медицинских наук, профессор Фрибалиус.

— Я не злюсь, — захватывает Алиса в руку салфетку.

— Ты мне не веришь?! — вдруг угадывает ее состояние Пенелопа.

— Я никому не верю. Я больше не хочу говорить. Я сейчас начну плакать.