Мы посмеялись тихонько — уж очень забавно он выговорил «каноэ». Под названием рассказа была красно-чёрная картинка с белым небом. Чёрный мальчик без рубахи плывёт в красном каноэ среди чёрных джунглей. Я огляделся. Лайам и Чарлз Ливи читали по одной книге, прижимая страницы рукой, чтобы она не закрывалась. Чарлз Ливи обождал, пока Лайам дочитает, потом ссутулился над книгой сам. А вот у Шона Уэлана собственный учебник, заботливо обёрнутый в обои. Читая, он снимал очки.
В одиннадцать часов, на малой перемене мы строились в линейку. Я оттеснил Шона Уэлана и пролез вперёд него.
— Смотри, куда прёшь!
Шон Уэлан не издал ни звука, не шевельнулся. Казалось, он непреклонно отводит от меня глаза; я прямо обрадовался и стал проталкиваться к Кевину.
— Этот Уэлан получит у меня, — шепнул я другу. Он ответил:
— Да-да, несомненно.
Я удивился и даже немного расстроился.
— Получит! Как пить дать, получит. Он меня толкнул.
Теперь драки было не избежать. Я оглянулся на Шона Уэлана. Тот неподвижно уставился сквозь меня куда-то в угол.
Как покойник.
Драка застала меня врасплох. Я как раз хотел как-нибудь отмазаться, но Кевин толкнул меня прямо на Шона Уэлана, — за воротами, через дорогу, на свежевскопанном поле — а тот встретил меня локтем, нарочно или просто так получилось, но не только я его двинул, но и он меня. В общем, здорово я удивился. Я сжал кулаки и стал водить ими как боксёр, но не оставалось времени подготовиться, вспомнить правильный удар. Я промешкал. Шон Уэлан врезал мне башкой в подбородок, аж зубы лязгнули. Я увернулся от его хватки и пнул его: занёс левую ногу и с оттяжкой пнул. Шон Уэлан старался сбить меня с ног, но я вовремя отступил на шаг и не растянулся. Шон Уэлан отступал, парни, стоявшие сзади, пропускали его, потому что я хотел его лягнуть. И ведь лягнул. Удачно лягнул, аж выше колена. Шон Уэлан с хрипом упал навзничь, будто ног лишился. Победа; убил я его. Тут неплохо было бы схватить за волосы и ударить лицом об колени. Раньше этот приём мне не удавался, только однажды с Синдбадом. Мелкого, впрочем, достаточно было пригнуть головой пониже: он тут же поднимал крик, и пинать его в лицо становилось жалко и стыдно. Дёрнуть за волосы я мог, а ногой в рожу — никак. Эх, Шон Уэлан не Синдбад, а то сграбастал бы я его за дурацкие космы…
И нежданно-негаданно я скорчился от адской боли. Меня пнули в левое бедро и наступили на ногу, на самые кончики пальцев. Шон Уэлан стоит спереди. Я соображал туго, но всё-таки…
Это Чарлз Ливи ударил меня ногой.
Крики «ура» затихли. Дело принимало серьёзный оборот. Мне приспичило в туалет. Пальцы ныли, как отмороженные. Шон Уэлан уже стоял в толпе и наблюдал. Я кое-как притворился, что ещё дерусь.
И снова Чарлз Ливи двинул меня ногой.
Никто не прыгал и не галдел, никто вообще не шевельнулся. Все всё понимали. Ожидался бой, какого раньше не видывали. Кровь, выбитые зубы, разорванная одежда. Переломы. Драка без правил.
Терпение моё иссякло. Лучше бы я не пинал Шона Уэлана! Потому что справиться с его другом Чарлзом Ливи сил не имел. Я поскольку ничего поделать было нельзя, оставалось только ничего не делать.
Он занёс ногу.
— Эй, вы! Нечего тут!
Это прикрикнул один из рабочих. Он сидел на стене и клал кирпич. Некоторые убежали, только заметив его, и остановились поодаль: посмотреть, что дальше будет.
— Не хрен ногами пинаться, — сказал рабочий, — разве это драка?
У него было громадное пузо. Я сразу вспомнил этого рабочего: это его мы дразнили в июне, а он за нами гонялся.
— Не хрен пинаться! — повторил рабочий.
Кевин стоял от него дальше, чем я:
— Не твоё собачье дело, толстобрюхий.
И мы драпанули. Просто блеск! Я бежал, чуть не плача. Слышно было, как учебники-тетрадки колтыхаются в ранце, хлопают по спине. Точно конский галоп. Я спасён. Как больно было смеяться! Пошли медленней, только когда выбежали на новую дорогу.
И ведь никто не вступился, когда Чарлз Ливи меня убивал! Сама фраза казалась бессмысленной, и я долго повторял её про себя, чтобы привыкнуть. Чтобы она получила смысл. Спокойно ждали, чем закончится. Стояли и глазели. Кевин стоял рядом с Шоном Уэланом, тоже глазел.
Под кроватью родителей стоял огромный, весь в трещинах, коричневый сундук. На вид кожаный, а звук, если постучать, — как по дереву. Я поскрёб его изо всей силы и бурая шелуха стала сползать сама собой. В сундуке было пусто. Синдбад влез туда и разлёгся, как в собственной кровати. Я захлопнул крышку.
— Ну как?
— Здоровски.
Я застегнул сундук с одной стороны; пряжка громко щёлкнула. Подождал, что будет делать мелкий. Застегнул вторую пряжку.
— А сейчас как?
— Всё ещё здоровски.
И я ушёл: шумно поставил ноги на пол, потопал по линолеуму, раскрыл дверь со свистом, захлопнул… ну, не совсем захлопнул. Папаня злился, если мы хлопали дверьми. Я ждал, что мелкий начнёт лягаться, визжать, царапать крышку сундука. Потом выпущу.
Подождал ещё.
Пел, спускаясь с лестницы.
— Сынок, ты юный холостяк,
До старости останься так…