В зал заседаний вошли A и C. Не через дверь, которая находилась за министром тяжелой промышленности и его коллегой по обороне, а через ту, которая была за главным идеологом и министром сельского хозяйства. На C как всегда был неопрятный синий костюм, A был в военной форме, но без орденов. C сел, A остановился за спинкой своего кресла и аккуратно набил трубку. C начал свою карьеру в молодежной организации и дошел до должности ее руководителя, после чего его сняли с этого поста. Не по политической причине, обвинения были совсем другого рода. После этого он исчез. Ходили слухи, что он прозябал в исправительных лагерях, но никто ничего конкретно не знал. И вдруг он объявился вновь и сразу в должности шефа тайной полиции. То, что он гомосексуалист, было известно всем. A грубо называл его Государственной теткой, но больше никто не решался выступать против C. C был высоким, полноватым и лысым. Когда-то он был музыкантом, закончил консерваторию. Если B был вельможей, то C был богемой Секретариата. Начало его партийной деятельности терялось во тьме. Жестокость его методов стала нарицательной, про ужасы проводимого им террора знали все. На его совести было несчетное число жертв, тайная полиция под его режиссурой становилась еще могущественнее, тотальные слежки и шпионаж распространились, как никогда ранее. Одни считали его садистом, другие возражали, утверждая, что у C нет другого выбора, A крепко держит его в руках: если C не будет подчиняться, против него можно будет организовать новый судебный процесс. А на самом деле босс тайной полиции был эстетом, который презирал свое положение и ненавидел свою работу, хотя и был вынужден ее выполнять, чтобы спасти свою жизнь и жизни своих друзей. C был любезным человеком, симпатичным, иногда даже застенчивым. C, который выполнял свою работу в Партии и государстве с непостижимой безжалостностью, совсем не выглядел палачом, казался человеком не на своем месте и поэтому был незаменим.
В отличие от него A был прост. Его простота была его силой. Для выросшего в степи потомка кочевников власть и насилие были чем-то естественным. Уже много лет он жил в простом, похожем на бункер, доме, спрятанном где-то в лесу за пределами столицы, его охраняла целая рота солдат и обслуживала старая повариха, которая была его землячкой. В правительственном дворце он появлялся лишь во время визитов глав иностранных государств или лидеров партий, в случаях редких аудиенций или на заседаниях Политического Секретариата, тем не менее каждый член Секретариата должен был поодиночке три раза в неделю появляться с отчетом в его жилище, где A принимал посетителей летом на веранде с плетеной мебелью, а зимой в своем рабочем кабинете, в котором не было ничего, кроме огромной, написанной прямо на стене картины, изображавшей его родную деревню, оживленную фигурами нескольких крестьян, и еще более громадного письменного стола, за которым он восседал, в то время как посетитель вынужден был стоять. A был женат четыре раза. Три его жены умерли, четвертая жена пропала, никто не знал, жива ли она, а если жива, то где находится. У него была единственная дочь. Иногда он вызывал из города девушек, кивком заставлял их садиться рядом с ним, девушки вынуждены были подчиняться, и они часами смотрели американские кинофильмы. Наконец он засыпал в своем кресле и девушки могли уходить. Кроме того, один раз в месяц он приказывал закрывать в городе Национальный музей и часами бродил в одиночестве по его залам. Его не интересовало современное искусство. Он задумчиво стоял перед позднеевропейскими огромными историческими картинами, перед полотнами, изображавшими битвы, перед мрачными королями, приговаривавшими своих сыновей к смерти, перед оргиями пьяных гусар и перед запряженными лошадьми санями, несущимися по степи и преследуемыми волками. Таким же примитивным был и его музыкальный вкус. Он любил сентиментальные народные песни, которые на его дни рождения должен был исполнять одетый в народные одежды хор из его родной деревни.