Падение

Эйсу с головой охватило чувство дежавю, когда она подошла к дому Лупе. Машину она бросила в двух кварталах от места встречи с Данэмом и часть пути прошла пешком. Она пыталась угомонить натянутые до звона нервы; Эйса помнила пустые глаза Силвы и его последний вскрик, словно всё ещё была на той обочине. Она отняла его жизнь своими руками, поддавшись гневу. Она потеряла близкого человека, но не в момент выстрела, а после лицемерного «Прости, крошка». Тогда всё перестало иметь значение. Странное чувство, которое она сейчас испытывала, было похоже на облегчение и утолённую жажду мести, но вместе с тем она осознавала последствия.

Ривере было страшно так, что хотелось лечь под ближайшим кустом и смиренно ждать смерти, но она не собиралась ей так дёшево сдаваться. Данэм предложил ей отсрочку, и она ей воспользуется. Ей нужен был план на тот момент, когда закончится его доброта, но в голове, как назло, не было ни единой здравой мысли, только лишь опустошение.

– Ты опоздала.

Данэм стоял поперёк узкого коридора, заняв собой почти весь проход.

– Были проблемы с транспортом, – не сбавляя шаг, ответила Эйса и едва не врезалась ему в грудь. Данэм не собирался уходить с дороги, словно эта неловкая близость доставляла ему удовольствие. Казалось, он понимал, что она врёт, но ловить её на этом не собирался, во всяком случае, пока.

Дверь в квартиру Лупе была опечатана, но жёлтую оградительную ленту кто-то сорвал, видимо, Данэм уже осмотрелся. Протиснувшись мимо него, Эйса вошла и включила свет.

Комната походила на свинарник – устроили его копы при обыске или так оно и было после неудавшегося побега Лупе, оставалось только гадать. Вся квартира оказалась настолько мала, что Эйса не понимала, как громадная Лупе вообще в ней умещалась, тем более с мужчиной. Из мебели в ней были большая кровать со сбитым покрывалом, большой шкаф, где остались нетронутыми вещи и стол, заваленный бытовым хламом. Видимо, сестра решила бежать налегке – на двадцать пять миллионов можно купить не только гору новых шмоток, но и новую жизнь.

За простой деревянной ширмой пряталась кухня. Кафельная плитка в жирных пятнах и следах пригоревшей пищи вызвала у Эйсы отвращение. Плохо замытое пятно крови она обнаружила на полу у окна.

– Я бы не стал светить на весь квартал. Копы могут быть поблизости, – Данэм стукнул ладонью по выключателю, и квартира погрузилась во тьму. – С кем она общалась?

– Я не знаю.

– У неё были друзья?

– Не знаю.

Эйса чувствовала, что теряется; она была рада, что Данэм выключил свет и не видел сейчас её лица. К допросу она была не готова, как не готова была к тому, что чувство глубокой, отчаянной тоски обрушится на неё прямо сейчас.

Ривера никогда так остро не ощущала одиночества, оно оказалось подлым ударом под дых. Человек – существо, намертво привязанное к социуму, и она лишилась всех близких до единого, лишилась покровительства картеля, потеряла ту шаткую определенность, которая вообще могла у неё быть при таком образе жизни. Эйса не сомневалась в себе – она сумеет выжить, если ей не станут мешать, но мысль о том, что всё, абсолютно всё придётся начинать заново, вызывала в ней глухую ярость. Она не знала, кого ненавидит больше – того, кто забрал деньги Франко вместе с жизнью её сестры или Данэма за то, что он просто живёт на этой земле.

– Любовник?

– Я не знаю, – настрой на борьбу утекал, словно песок сквозь пальцы, пока его раздражённый голос не вернул её в реальность.

– Ты издеваешься?!

Чёрная тень, в которую превратилась его фигура в полумраке комнаты, двинулась к ней. Эйса шумно вдохнула, откинула упавшие на лицо волосы и сложила на груди руки в жесте защиты. Она сделала шаг назад, ей не хотелось, чтобы Данэм подходил к ней слишком близко.

– Я сто лет её не видела. Когда я приходила к ней, чтобы предупредить, она была не одна.

– С кем она была?

Он словно выдавливал её из пространства, лишал воздуха, Ривера оказалась зажатой в угол. Эйса подумала, что ему вовсе нет нужды применять силу, во всяком случае, к ней. Давить на психику он умел виртуозно.

– Я. Не. Знаю! – Эйса ответила, повысив голос. – Я его не видела. Лупе писала матери, что вышла замуж.

– Я не нашёл здесь ни мужских вещей, ни фотографий, на записях с камер она всё время одна. Либо твоя сестра врала, либо этот бедолага даже не догадывался, что она называет его мужем, – он усмехнулся и следом резко покинул её личное пространство, свернув в сторону. – Думай, Эйса. Это твоя сестра, не моя.

– Лупе, кажется, присылала фотографию.

Ривера вспомнила, как мать с нескрываемой гордостью тыкала пальцем в полароидную карточку, словно Лупе выиграла миллион и вышла за наследного принца. Когда Эйса назвала её обыкновенной нелегалкой, и что быть ей горничной, официанткой или шлюхой, мать била её по лицу и кляла бессовестной прихлебалой. Эйса оказалась права, а за то, что она и брат Энрике содержали всю семью после того, как поднялись в картеле, в то время, как Лупе не прислала ни цента, ей никто не сказал доброго слова.

– Она мне нужна.