Бен усмехнулся и вернулся к своему планшету.
Билл посмотрел на компьютер, потом на телефон. Он уже сбился со счета, сколько раз так делал. Все еще ни слова от семьи. И тут телефон загорелся – сообщение.
Сообщение от контакта «Гэри Робинсон».
Билл расслабил плечи и выдохнул. Плевать, что там нужно соседу. Он даже не стал смотреть.
Глянув на часы, Билл решил сыграть в одну игру.
Ее придумала Кэрри, когда они только начали встречаться и она еще жила в Чикаго. Кэрри говорила, что, когда они вместе, мир великолепен. Но когда он уходит в рейс, она падает духом. Представляет, сколько часовых поясов их разделяет, и от этого кажется, что Билл еще дальше. И тогда она придумала игру: фокусировалась не на том, который у него час, а где он или что делает. Циферблат говорил – восемь вечера, но она размышляла: «Время ужина. Видимо, он где-то над Скалистыми горами. Сегодня полнолуние, снег в горах наверняка так и сияет». И тогда почему-то уже не казалось, что Билл далеко.
Билл считал это глупостями. У него так же сильно доминировало левое полушарие мозга, как у нее – правое, поэтому он не мог заставить себя поверить в такое ловкое переосмысление порядка вещей. Впрочем, до чего только не доводит одиночество – и вот однажды поздно ночью в Гонолулу Биллу не спалось. Кэрри – в четырех часах от него. У нее было уже семь утра. Он представил, как она потягивается в постели в той старой и безразмерной спортивной футболке с логотипом университета Индиана Уэслиан, в которой она обычно спала. Он знал, что она встанет и тут же заварит кофе под музыку радио NPR. Выберет розовую кружку с надписью курсивом «О-ля-ля!» под изображением Эйфелевой башни. Ее любимая. Только сливки, без сахара.
Перевернувшись на бок, он обнял подушку и задремал.
С тех пор и он увлекся этой игрой.
Билл глянул на часы. В Лос-Анджелесе 17:37. Кэрри в это время должна…
Он словно таращился на чистый лист бумаги. Не получалось вообразить, что делает Кэрри, и с каждой попыткой мысли возвращались к ее мучительному крику во время пытки в их же собственном доме. Он закрыл глаза, поискал где-то во тьме мир, где этого не происходит. Мир, где он отказался от рейса, выбрал роль отца и мужа, а не пилота. Мир, где его семья просто живет своей жизнью.
В горле встал комок, когда он вспомнил.
В Лос-Анджелесе 17:37. Они должны были быть на бейсбольном матче Скотта.
Телефон засветился. Сообщение от контакта «Пэт Беркетт». Билл нахмурился. Другая соседка? Почему…
Он спешно открыл сообщения.
С чем помочь? О чем это они? Изнутри обожгла горячая волна паники. Пальцы зависли над экранной клавиатурой, пока курсор мигал в ожидании. Надо выражаться осторожнее.
Гэри даст факты. Пэт – сплетни. В окне диалога замигали три точки. Как быстро.
Билл не чувствовал пальцев, когда уточнял, что имеется в виду.
Билл так долго смотрел на сообщение, что телефон погас. Выскользнул из пальцев на колени. Он не пошевелился.
Кэрри. Скотт, Элиза. Весь его мир. Пропали. Он представил свой дом. Кухонный стол, где они читали газету, пока Скотт хрустел хлопьями «Райс Криспис». Колыбель, в которой они укачивали Элизу. Гостиная, где они украшали елку. Спальня, где по ночам к нему прижималась Кэрри. Попытался представить, как этот мир горит, разлетается на клочки. Попытался погасить образ семьи, чтобы тот исчез. Разум не подчинялся. Невозможно. Этого просто не может быть.
Кэрри в жилете со взрывчаткой. С кляпом. С Элизой на руках. Рядом со Скоттом.
Билла замутило от осознания, что это был последний раз, когда он видел свою семью. Целая жизнь, полная любви и радости, – а он знал, что теперь до самого конца перед глазами будет стоять лишь этот образ. И во всем виноват только он. Билл не справился ни как муж, ни как отец, ни как защитник.
Его сейчас вырвет. Он уже искал на ощупь мусорный мешок, когда на компьютере возникла фотография его жены вместе с надписью «Принять фейстайм-вызов от Кэрри Моб». Билл изумленно уставился на экран, потом нажал на зеленую кнопку.