Гефест покраснел, поняв, что за него вполне реально могут начать драться. Он спросил у Райана:
– А как же твой брат? Без равновесия не будет и Школы Добра и Зла. Вот почему вы правите вдвоем.
– Если пророчество о Единственном истинно, то один Директор сможет управлять сразу
– И если это ты, то получается, что твой брат умрет, – заметил Капитан Пиратов. – И что-то не похоже, что ты его собираешься оплакивать.
Лицо Райана вдруг посуровело, стало практически каменным.
– Мой брат не доверяет мне, а я – ему. Так что нам придется сделать выбор. Всем нам. – Он пристально посмотрел на Капитана. – Добро или Зло?
Капитан, застигнутый врасплох, лишь безмолвно таращился на него. Но затем все же пришел в себя.
– Самое лучшее в пиратах – то, что мы не на стороне Добра или Зла. Мы на своей стороне. А директоров Блэкпула не одаривают бессмертием или правом вечно оставаться на должности – и поэтому за наш пост никто не воюет.
– И поэтому никого из директоров Блэкпула не помнят, – ответил Райан.
Они ехали дальше. Мимо священных фруктовых садов Стеклянной горы, где собирались толпы молящихся, мимо прибрежных деревенек Бахима, где повсюду стояли шатры из бараньей кожи, а на кострах готовили ужин. Постепенно наступали сумерки. Райан чувствовал, как успокаивает его уют мирных королевств Добра, которые даже и не представляют, что в дом Сториана, благодаря которому их мир существует, вторгся узурпатор.
– А сколько работают директора Блэкпула? – спросил Гефест у Капитана, когда они поднимались на очередной холм.
– Всем нам в Блэкпуле дают срок в три года. Мы вступаем в должность в семнадцать лет и уходим в двадцать; на это время мы отказываемся от прежнего имени и берем себе титул Капитана Пиратов. Лучшие годы нашей юности мы проводим, обучая тех, кто хочет последовать за нами. На следующий год я возьму себе новое пиратское имя и отправлюсь бороздить Свирепое море. В общем-то, это мало отличается от Школы Добра и Зла: всегдашники и никогдашники после трех лет обучения уходят искать славы. Только вот пират ищет не только славы: он хочет оставить наследие столь устрашающее, так печально знаменитое, чтобы люди и много лет спустя вздрагивали, слыша его имя.
– А какое ты возьмешь имя? – спросил Гефест.
Его собеседник фыркнул:
– Думаешь, я расскажу это мальчишке, который может в любой момент бросить меня и вернуться в Школу Надменности и Нудности?
Гефест лишь улыбнулся.
Они оба повернулись к Райану…
Но Добрый Директор смотрел только вперед. Он остановил коня на гребне холма, с которого открывался вид на долину.
– Мейденвейл, – сказал Гефест.
Они смотрели на знаменитые пересекающиеся реки, которых было целых десять. По берегам, где потоки сливались между собой, располагались деревеньки. Освещенные луной реки, с такого расстояния похожие на ленты, текли в сторону серебряного дворца в форме трезубца, стоявшего на берегу моря.
Но внимание Райана привлек не дворец.
А десятки королевских лодок и кораблей, которые спешили к нему. Кораблей, украшенных яркими флагами или гербами разных королевств Добра и Зла.
Райан широко улыбнулся.
Есть лишь одна причина, по которой Совет Королевств мог собраться, не уведомив об этом Директоров.
Он повернулся к спутникам:
– Похоже, вести о моих злоключениях разошлись дальше, чем я думал.
10
Наступила ночь. Пятеро стражей из Гвардии Питера ждали в башне Директоров, одетые в оранжевые саронги и оранжевые рубашки, покрытые узором из желтых колец. Больше всего они напоминали солнцепоклонников.
Другие ученики в первый день учебы смотрели на них завистливыми, восхищенными взглядами. На уроке ЕДЫ ПИТЕРА их учили готовить любимые блюда Пэна. На уроке ЛОГОВА ПИТЕРА они переоборудовали два этажа замка Школы Добра в личные покои Пэна. Наконец, на уроке ВЕСЕЛЬЯ ПИТЕРА они сочиняли гимны в честь Пэна – и все это под наблюдением учителей, которые когда-то были верны Директорам, а сейчас решили работать на Пэна. Ловкий ход, подумал Фала: Пэн приблизил к себе учеников школы, которую только что захватил. Конкуренция за высокий статус отвлечет всегдашников и никогдашников от борьбы с незваными гостями из Нетландии и сделает их верными новому лидеру – в надежде, что их тоже когда-нибудь возвысят.
Фала подавил кривую ухмылку. Раньше, когда он еще считал себя злым, он, возможно, даже сам воспользовался бы подобной схемой.
Но действительно ли он