— Да… как же ты… что б тебя… вот! — сквозь шипящие линии прерыва зазвучали дрожащие слова. — Моё имя — Этимон Шейл, я… я глава производственного отдела промышленного кузнечного завода в Коринфе. Если вы найдёте эту запись, знайте, я остался верен Канцлеру. Но к чему я вообще это записываю? Зачем… и для кого…, наверное, мне хочется верить в лучшее, наверное, мне хочется, чтобы все наши страдания имели цель.
Речь на мгновение прервалась, пока вместо слов вырывались запыхания; видимо на запись попали моменты, когда Шейл убегал от кого-то. И снова она продолжилась, только оттенка страха стало больше:
— У Канцлера и Господа ведь есть цель, смысл всего существования, для всех нас, не так ли? Естественно же так… без всяких сомнений. Моя надежда — войска Империи, пришедшие суда будут знать, что кто-то в Коринфе был лоялен… Хоть мы к этому времени все будем мертвы. Мы долго бились против мятежников, сектантов и даже против воинов других стран. Кто бы вы ни были, вы слышите меня чётко и ясно? Этимон был лоялен до самого конца!
Звуки выстрелов, чьи-то вопли и крики прервали слова, и через пару секунд вновь речь продолжилась, но сила страха в них усилилась:
— О, Рим, давай же, давай! Нигде уже нет безопасного места, всюду кипит война. Ох, этот кошмар начался за несколько месяцев до ада и всё ускорилось за пару недель до безумия… но кажется, что тянулась целая вечность. Всё началось со обычных пересудов. Мятежные речи на заводах, думы о восстаниях на улицах и всё растущее напряжение. А затем рабочие перестали выходить на смены, но начальство корпорации ТехМаршалл словно не замечало всего этого. Да и кто будет жаловаться — никто не хочет, чтобы его зарплату снизили за морально-подрывные разговоры. Люди начинали шептаться о том, что появлялись какие-то движения, борющиеся за свободу, говорили о безумных планах движений, борющихся за независимость и ночных налётах. — Шейн умолк, видимо что-то проверяя, а затем ещё более взбудоражено и волнительно он продолжил. — Со времеменнем, тех, кто бросал своё рабочие место становилось всё больше. Пропажи участились, объявили особое положение. Только сейчас я понял, что это была работа культов и адептов мятежа. На заводах и улицах, в канализациях и местах скопления бедняков, на территории даже общежитий, которые принадлежали ТехМаршалл и Автономии поднялись мелкие бунты. Их требования были просты — больше прав и денег. Но мятежники получили хороший отпор, однако родилась проблема — чья воля заставила их подняться единым порывом и что скрывало да питало их столь длительное время? Но вскоре все забыли о неудачном мятеже.
Снова голос смолк, а вместо него раздалась часть записи, посвящённая перестрелкам и крикам агонии. Как только всё это смолкло он снова продолжил:
— А затем последовало множество законов и постановлений. Запреты посыпались один за другим — от запрета массовых мероприятий до запрета на нелицеприятного взгляда на символику Империи, от урезаний зарплат до порки на заводах. Автономия и Рейх пытались хоть что-то сделать в ситуации отсутствующих сил, но это возымело обратный эффект. Народ, который раскачивался месяцами, если не годами, неведомыми силами рассвирепел. Бунты стали обычным явлением на промышленных объектах, а госслужащие отказывались работать.
Рык и металлическое скрежетание прервали слова говорящего, видимо какой-то легионер напал на его позицию.
— Я… трон, что это было? И теперь… теперь мятежники всюду. Государство разопревало на два, порядок в Коринфе окончательно прекратил своё существование. Два ополчения схлестнулись друг с другом, сектанты языеских богов снова восстали, вместе с легионами предателями. Всему пришёл конец… врагов неисчислимое количество… мы сражались до самого конца… вторая волна восстания смела нас, но мы остались верны!
На этот раз запись прекратилась и в руках Данте остался лежать серебряный диктофон, на который он взирает опустевшим взглядом.
— Пойдём, Данте, — Андронник зацепился за плечо парня, утягивая его металлическими цепкими пальцами за собой. — Ещё немного.
Капитан подчинился и поплёлся дальше, спрятав устройство в карман. Они прошли ещё несколько метров по израненной дороге, пока не вышли на тот самый перекрёсток. Андронник узнал знакомые очертания — баррикады, уничтоженный БТР и множество тел, лежащих в воронках от ракетного удара. Дальше киберарий прошёл вперёд, выискивая то самое место, шныряя по неровному ландшафту улицы, то опускаясь в ямы, то поднимаясь на нагромождения камней и металла.
Данте всё больше чувствует, как его сердцем, душой овладевает коварный змей печали, сдавливающий чувства в удавке горя. Капитан смотрит по сторонам, но не видит груд камней, металла и огня, пожимающего величественный город. Вместо всего материального, он взирает на миллионы покорёженных судеб, на боль и горе людей, на слёзы матерей, жён и детей по убитым сыновьям, мужьям и отцам. Холодный северный ветер ударил в лицо капитану вместе с каплями ледяного дождя, которые смешались со слезами.