Падение Берлина, 1945

Урсула фон Кардорф отмечала, что, хотя немецкие женщины оказались более приспособлены к жизни в послевоенной Германии, чем мужчины, завидовать им отнюдь не приходилось. Впереди их ждало еще большее испытание - они должны были оказать моральную поддержку своим мужьям и любимым, возвратившимся домой из плена. Без этой поддержки бывшие солдаты разбитой армии вряд ли смогли бы вернуться к нормальной жизни{961}.

Одной из причин, почему Германия воевала так долго и ожесточенно, являлся тот факт, что немцы были убеждены - поражение в войне означает "тотальную катастрофу"{962}. Иными словами, они верили, что их страна будет полностью подчинена другому государству, а все солдаты и офицеры, взятые в плен, проведут остаток жизни в Сибири. Однако когда сопротивление Германии все же было сломлено, а Гитлер покончил жизнь самоубийством, поведение немцев радикальным образом изменилось. Причем оно изменилось настолько, что вызвало удивление даже у русских военнослужащих. Советское командование, ранее ожидавшее от немцев чего-то вроде партизанской войны (подобно той, какая ранее развернулась в СССР), были шокированы вдруг проявившимися в них послушанием и дисциплиной{963}. Серов докладывал Берии, что местное население проявляет безоговорочное повиновение{964}. Один из офицеров армии Чуйкова объяснял это явление довольно просто - укоренившееся в немцах уважение к силе{965}. Однако все было, по-видимому, несколько сложнее. Солдаты Красной Армии приходили в изумление от того, каким образом немцы создавали коммунистические символы. Они просто беззастенчиво вырезали свастику из нацистских флагов и вывешивали дырявое красное полотнище на улицах. Некоторые берлинцы называли подобное явление "Хайль Сталин!".

Такая покорность германского народа тем не менее не остановила органы СМЕРШ и части НКВД от поисков среди него агентов организации "Вервольф". В начале мая 1945 года каждый полк НКВД арестовывал в день свыше ста человек. Примерно половина этих арестованных немцев передавалась затем в контрразведку. Интересно, что самыми важными помощниками советских офицеров, занимающихся розысками бывших нацистов, были сами нацисты. Возможно, что они старались таким образом заработать себе прощение на будущее, когда взоры контрразведчиков обратятся уже к ним самим. НКВД и СМЕРШ использовали для проверки зданий и помещений специальных розыскных собак. Часто поиски нацистов велись как раз в тех подвалах, в которых совсем недавно от них прятались дезертиры вермахта.

Советское командование очень опасалось, что спрятавшиеся в Берлине нацистские агенты готовят отравление горожан и советских солдат. Они якобы собирались подмешивать яд в бутылки с лимонадом и пивом{966}. От внимания смершевцев не ускользали и дети, игравшие с брошенными фаустпатронами. Контрразведчики наивно подозревали, что те также могут оказаться членами организации "Вервольф", и пытались выбить из них признательные показания. Их опасения, что в городе существует подпольная организация, серьезно возросли, когда на стенах ряда домов были найдены нацистские плакаты, возвещавшие: "Партия продолжает жить!"{967}. Исключительным случаем стал следующий инцидент. В ночь на 20 мая "неизвестное число бандитов"{968} освободило из лагеря НКВД № 10 четыреста шестьдесят шесть заключенных. Майор Кучкин, комендант лагеря, был в тот момент "на банкете". Берия пришел в бешенство. После всех обвинений в отсутствии бдительности именно армейских офицеров подобный случай больно ударил по репутации специальных подразделений. С другой стороны, он являлся исключением из общей атмосферы повиновения германского населения перед советскими властями.

Берлинские женщины всеми силами старались возвратить свою жизнь в нормальное русло. Повсюду в городе можно было встретить так называемых "женщин с мостовых". Берлинки выстраивались в цепи и расчищали улицы от обломков кирпича и булыжника. Мужчин среди них видно не было. Они либо еще прятались, либо находились в тяжелейшем психологическом состоянии.

Находясь в рабочем отряде, женщины поначалу не получали за свой труд ничего, кроме нескольких картофелин в день. Но все же они не теряли присутствия духа. Более того, продолжали шутить. Каждый район города получал у них новое название. Так, Шарлоттенбург стал "грудой хлама", Штеглиц "пустым местом", Лихтерфельде - "полем с воронками"{969}. По большей части такие названия отражали духовное самочувствие берлинских граждан, их желание спрятать переживания под маской юмора. "Люди живут своей судьбой", - отмечал один молодой немец{970}.