Падение "черного берета"

…Он подписал все бумаги. Сначала на приватизацию жилья, затем — на продажу. На четвертый день приехали четыре амбала в кожаных куртках и черных джинсах, засунули его в коробку из-под телевизора «самсунг» и, как мусор, оттащили в машину. Отвезли в какой-то загородный район, в подвал ничейного дома и там определили. На следующий день привезли ящик водки, помойное ведро и консервы — гречку с тушенкой из войсковых НЗ. Он не знал, сколько времени он там провел в компании гигантских крыс и вони, исходящей от сто лет нечищеного сухого туалет.

— Однажды снова приехали те же четверо, но уже во главе…главной шестерки. Улыбчивый пидор, мягко стелет, а в глазах бешеная матка колыхается, — Татарин сглотнул слюну и умолк.

— Ну и? — нетерпеливо спросил Одинец. — Где это было?

— Подожди, Саня, — остановил его Карташов, — Что, Кот, было дальше?

— А ничего! Меня переодели в десантную форму и отвезли к метро… Деньги, словно дождь, посыпались и я от радости открыл коробочку, думал, вот теперь скоплю деньжат, куплю ствол или шашку тротила и устрою им Курскую дугу. Я же без отместки уже помереть не могу. Нет же, вечером они меня забрали с точки, отвезли в подвал, произвели шмон и за то, что я приныкал 300 рублей, положил их в трусы, они меня отхуярили ногами по первое число. Правда, я потом нашел способ прятать заначку: левые деньги стал отдавать на хранение продавщице, которая рядом торгует книжками. Замечательная, между прочим, деваха, только жаль не для меня…

— И сколько тебе за день надо насобирать валюты?

— Если выручка меньше двух тысяч, сажают, суки, на сухой паек. На хлеб и гречневую кашу. Причем касается это всех, с кем я живу в подвале. Коллективная ответственность.

— Где твой подвал? — спросил Одинец.

— И как найти твоих хозяев? — добавил Карташов. — Ты хоть знаешь — кого как зовут?

— Одного я вам назвал — Ваня Грушевский. Другого, с перебитым ухом, кто-то из них называл Аликом…Алик Фужер…Именно эта испитая рожа жгла меня сигаретой, — Татаринов вдруг, хоть и с одной рукой, проворно задрал тельняшку и повернулся… Одинец аж за нож схватился. Карташов побледнел и рукой осторожно провел по зажившим рубцам и язвам, покрывшими всю спину Татарина.

— Такие вещи не прощаются, — тихо проговорил он.

— Не я один такой, — сказал Татарин. — Потом ко мне кинули Гарика, бывшего пограничника из Таджикистана и Генку Рожкова, тоже обрубленного в Чечне. У них хотя бы на двоих три ноги. Но я вам скажу, их метелили похлещи, чем меня. Ребята сопротивлялись, особенно Генка, почти бездействующей ногой так звезданул Алика по черепу, что тот с катушек и потом, падла, фыркал полчаса. Во, вспомнил — Холодильник, главарь этих шестерок! Толстомясая, наглая харя, на руке, наверное, стограммовая печатка…Настоящий полпотовец…

— Где твои апартаменты находятся? — снова спросил Одинец.

— А я почем знаю! Нас возят в фургончике «ниссана», а он без окон. На работу — в нем и с работы — в нем. Все! Единственное, что могу сказать: в одном месте дорога проходит рядом с железнодорожными путями. Несколько раз я слышал сигналы электрички. И такой же характерный шум. Разгружают нас во дворике, машину подгоняют к самому порогу. Крыльцо с шестью ступеньками…

— Ладно, адрес не проблема, — Карташов налил себе водки. — Скажи, Кот, из чего ты лучше всего стреляешь?

На лице Татарина появилось новое, просветленное выражение.

— Из «града» и в упор. Впрочем, все это херня, дайте мне любой ствол, пару обойм и я найду лбы, куда их всадить…

— А чем эти фраера занимаются? — поинтересовался Одинец. — Я имею в виду официальное занятие или…

— Обыкновенные шестерни у каких-то акул. А квартиры, нищие «афганцы» и «чеченцы» — это у них что-то навроди подсобного хозяйства. Или хобби…Однажды Холодильник в суете обронил бумажку и мы ее подобрали…И как мы из нее поняли, у них в Москве раскидано 67 точек, на которых трудятся такие же, как я, калеки. Мне Гарик говорил, что эти шестерки контролируют почти все ларьки на юго-западе и два рынка. Когда однажды Фужер, забрав у меня деньги, стал их класть себе в портмоне… Вам, наверное, и не снились такие бабки, — Татарин большим и указательным пальцами отмерил толщину долларового пресса, который он видел у Фужера.

— Мцыри, когда мы этот запредельный беспредел завяжем парашютным узлом? — Одинец аж дрожал от нетерпения. — Давай сегодня же их завалим, только сначала заедем к Броду, возьмем пару гранатометов…

Татаринов ни черта не понимал — почему Карташова называют Мцыри.

— Кот, тебе, наверное, уже пора, — сказал Карташов. — Проболтали и не дали тебе поесть…

— Я отдохнул у вас, что-то даже здесь расслабилось, — он положил руку на сердце.

— Оставайся, — сказал Одинец. — Начнем новую жизнь.

— Исключено! — решительно отверг идею Татарин. — Если один из нас сбежит, двух других тут же приколют. Говорят, такое уже было.

— Мцыри, у меня нет слов…Я этих гадов буду живьем пилить ножовкой, — в голосе Одинца звучало остервенение. — Ты вот что, Кот…Терпи и жди, когда однажды начнется стрельба, не удивляйся, а спокойно бросайся на пол и не поднимай головы. Понял?