Падение Эбнера Джойса

Пресиоза была похожа на многих из нас: она принимала мастерство как нечто само собой разумеющееся, и когда не было повода для критики, она не знала, что сказать. Однако восторженные восклицания и все поведение Маленького О’Грейди, который сейчас прыгал на одной ноге, подхватив руками другую, помогли ей понять обстановку. Ее художник создал замечательную вещь — создал легко, быстро, решительно, без переделок. По его виду угадывалось, что он отдает себе в этом отчет. «Никто не сделал бы лучше, — читала она в его глазах, — и вы, юная, цветущая, вы вдохновляли меня». Он назвал ее «мадемуазель», — что могло быть приятнее? Ничто, разве только этот легкий акцент в его речи, эта милая неправильность произношения, которая воспринималась ее слухом так же, как воспринимало бы ее обоняние острый и приятный, но едва уловимый аромат дорогих духов. Да, вознесение на небеса началось. Оставалось только перевести черно-белый набросок в краски. Ну что ж, колесница для Пресиозы готова, чтобы вознести ее еще выше.

— Я без труда уловил сходство, мадемуазель. — Снова услышав это слово «мадемуазель», Пресиоза ощутила сладкую дрожь. —Я без труда уловил сходство, — повторил Прочнов, отыскивая палитру и кисти. — Я легко нашел вас, а теперь так же легко могу потерять.

— О нет, нет! — с жаром воскликнула Элизабет Гиббонс.

— Не волнуйтесь, — уверенно заявил Маленький О’Грейди. — Вначале сходство обычно пропадает, но потом оно вновь появляется.

— Не надо рисковать! — продолжала Элизабет Гиббонс.

— То, что сделано однажды, — сказал Прочнов, показывая кистью на рисунок, — можно сделать еще раз.

Прочнов работал кистью так же решительно и уверенно, как и углем. Сходство и в самом деле стало пропадать под мазками красок, но Маленький О’Грейди был по-прежнему полон энтузиазма.

— Посмотрите, какая смелость! Какие мазки! Нет, он не просто накладывает краски! — кричал О’Грейди. — Эй, Прочнов, не забудь про тени на зеленом бархате! Вот так! А блики? Видите, как свет падает сверху на жакет табачного цвета! — продолжал он со сдержанным волнением в голосе, подталкивая локтем Элизабет Гиббонс. До сих пор ее никто не толкал локтем в бок, и она, покосившись на О’Грейди, отодвинулась. Но Маленький О’Грейди, которому неведомо было смущение — его вообще никто не мог смутить! — тут же снова придвинулся к ней. — Вот это да! Вот это работа! Нет, он не просто кладет краски на холст! Вы понимаете, что он сейчас сделал?

Подбадриваемый похвалами, Прочнов работал с учетверенной энергией, и Пресиоза чувствовала, как ее колесница перекатывается с облака на облако, поднимаясь к небесам. Маленький О’Грейди воодушевил всех участников этой маленькой сценки, и оттого Пресиоза выглядела еще более хорошенькой, а Прочнов писал так хорошо, как никогда в жизни.

— Милое дитя! — заявил Маленький О’Грейди. — Вы попали в хорошие руки. Правда, вы готовы улизнуть — я уже не вижу ваших блестящих глазок и не могу поручиться за ваши крохотные уши и подбородок. Но зато эти чудные волосы цвета старого золота остались на месте и никуда не денутся. Все остальное снова появится завтра и послезавтра или в крайнем случае дня через два. И тогда, мое сокровище, вы будете как живая. Ей-богу, вы станете видеть, слышать, даже говорить! Правда ведь, Лиззи?

Мисс Гиббонс снова покосилась на Маленького О’Грейди. Пресиоза остановилась в своем полете к небесам и, казалось, спрашивала взглядом, как высоко в конце концов она поднялась. Встав с кресла («На сегодня достаточно», — сказал Прочнов), она почувствовала себя так, словно спустилась на землю: сходство, которого так легко добился художник, полностью исчезло. Но Прочнов, по-видимому, был доволен результатами, а Маленький О’Грейди продолжал без умолку превозносить его мастерство.

— Игнас — настоящий вундеркинд! — заявил он охваченной сомнениями Пресиозе. — Я никогда в жизни не видел такой уверенности, такой хватки! Не пройдет и недели, как вы заживете на полотне. Не сойти мне с места, если это не так!

В дверь постучали. О’Грейди бросился открывать.

— Уходите немедленно! — донесся до мисс Гиббонс его возбужденный шепот.

В дверях показалась озадаченная и недовольная Китти Гоуэн. Позади нее стояла Медора Джойс, нагруженная покупками.

— Уходить? — повторила миссис Гоуэн. — Что это значит? Сейчас же пропустите меня!

— Сюда нельзя! — прошипел Маленький О’Грейди. — Мистер Прочнов сегодня не принимает. Приходите завтра.

— Отойдите, О’Грейди, — возмущенно сказала Китти Гоуэн. — Пустите меня!

Она провела полдня в магазинах и пришла усталая и раздраженная.

— Ну, разве как гостью, — смилостивился наконец О’Грейди. — Игнас, ты ведь не возражаешь... — он посматривал то на Прочнова, то на пришедших дам.

Прочнов снял с мольберта холст и поставил его лицевой стороной к стене.

Китти Гоуэн вошла с высоко поднятой головой.

— Привет! — небрежно бросила она, здороваясь со всеми. — Садись сюда, Медора, — предложила она миссис Джойс, указывая стул.