Падение Эбнера Джойса

— Ну уж теперь-то я подам в отставку, — сказал он.

— И хорошо сделаешь, — ответила жена.

На следующий день пришло письмо от «нашего» мистера Леви. Он требовал ни больше, ни меньше, как присутствия доктора в универсальном магазине. Доктор Гауди изорвал письмо в мельчайшие клочки, сунул их в конверт, яростно нахлопнул на него марку и отослал обратно.

После этого в дом доктора явился «наш» мистер Леви в сопровождении некоего мистера Кана, цель прихода которого осталась не вполне ясной.

Мистер Кан приступил к делу осторожно.

— Я склонен думать, что нам удастся поладить, — сказал он вкрадчиво.

— Удастся, — ответил доктор, — если вы оба не позже чем через десять секунд уберетесь вон из моего дома.

Но мистер Кан не тронулся с места.

— Ваши клеветнические заявления... — начал он.

— Мои? Студентов, вы хотите сказать. Привлеките к суду тех, кто был в зале. Всех вместе!

— Возможно, что мы предпочтем привлечь только вас.

— Сколько угодно! Я готов тягаться с любым универсальным магазином. Ваша бесстыдная затея обречена на провал: общественное мнение нашего города не допустит...

— Вы уверены? — вежливо осведомился мистер Кан.

Этот язвительный вопрос на мгновенье смутил доктора.

— Так бывало прежде, — сказал он с угрюмой усмешкой. Усмешка сошла с его лица, угрюмое выражение осталось. — Уходите, — сказал он, — я один сильней, чем вы оба вместе. Вот дверь. Воспользуйтесь ею. — Он встал перед ними, угрожающе подняв руку, красный от гнева, с торчащими седыми бакенбардами.

— Не теряйте попусту время, — сказал мистер Кан мистеру Леви, спускаясь с крыльца, — его уговорами не возьмешь.

XIII

Час спустя, выглянув из окна своего кабинета, доктор увидел, как напротив его дома остановилась легкая двухместная коляска. В коляске сидел провинциального вида молодой человек, облаченный в новенький с иголочки костюм, явно носящий на себе печать универсального магазина, и молодая женщина, одетая так нарядно, как только может быть одета женщина в ожидании самой знаменательной минуты в своей жизни. Инстинктивно доктор уже протянул руку к требнику, вдохновенной книге, имевшей обыкновение, так сказать, автоматически открываться на страницах с молитвами венчального обряда.

Но из коляски вышел лишь молодой человек. Он поднялся на крыльцо, плотно сжав губы, с выражением суровой решимости на лице. Молодая женщина осталась в коляске и, придерживая вожжи, бросала негодующие взгляды на дом доктора Гауди.

Джерд явился (это было их первым и единственным свиданием), чтобы высказать доктору все, что он о нем думает. Издалека доктор Гауди представлялся ему некоей абстрактной духовной силой, но при ближайшем рассмотрении доктор Гауди оказался таким же человеком, как и он сам. Джерд отбросил всякую почтительность и высказывался напрямик.

— Сначала вы помогли мне немного подняться, — смело заговорил он, — а потом стали толкать меня вниз. Чего вы только не делали, чтобы навредить мне. Как ни старались погубить меня, но у вас ничего не вышло. Да будет вам известно, я уже продал картин на тысячу семьсот долларов, а первого числа я поеду на Восток и получу там еще больше. А у кого есть деньги в кармане, тот всегда добьется своих прав, — дерзко закончил Джерд.

Доктор Гауди, для которого Джерд тоже до сих пор был абстракцией — некиим символом наглой ереси в области искусства и полнейшего невежества во всех остальных областях, сейчас почувствовал в нем живое существо, заблуждающееся, правда, но все же не лишенное известного обаяния и какой-то примитивной одаренности. Он испытал знакомое уже ему чувство умиротворения, которое приносит порой личная встреча с человеком, даже встреча с врагом.

Но Джерд не чувствовал ничего подобного.

— Вы издевались надо мной, — продолжал он, — вы сделали из меня посмешище. Дома теперь все надо мной смеются. Все, кроме нее, — он ткнул пальцем в окно, за которым виднелась сидевшая в коляске Мелисса. — Она поддерживала меня до конца. С самого начала она верила в меня. Это она дала мне прочесть вашу книгу...

— Ох уж эта книга, эта книга! — простонал доктор Гауди. — Вот они, плоды облагораживающего и возвышающего воздействия искусства! Подумать только, какой-то невежественный пачкун, неотесанный мужлан угрожает ему в его собственном доме!

— Вы мешали моему успеху. Вы в карман ко мне залезли. Хотите знать, что я сделаю? Я подам на вас в суд, вот что! Ее отец — наш окружной прокурор, он поможет мне добиться своих прав.

— Подадите в суд? Так подавайте, несчастный недоучка, молокосос. Одну тяжбу я уже сегодня начал, и для полного удовольствия мне не хватает еще второй!

Джерд смерил его тяжелым, недобрым взглядом, который не мог не произвести некоторого впечатления на доктора. Джерд ничего не знал о запутанности, издержках, проволочках и сомнительном исходе судопроизводства, но он ведь уже доказал доктору, что во всемогущей силе абсолютного невежества есть нечто, от чего не так-то просто отмахнуться.