Падение Элизабет Франкенштейн

Грань между жизнью и смертью с ранних лет завораживала Виктора. Я пересекла эту грань, когда пришла в этот мир, поменявшись местами с матерью, умершей в родах. Теперь я знала, что снова оказалась на границе. С одной стороны был Виктор. Жюстина. Анри. Жизнь, которую я выстраивала отчаянно, упорно, не чураясь никаких методов. С другой стороны была неизвестность. Но эта неизвестность манила, обещала унять боль. Унести болезнь. Подарить отдых от бесконечной борьбы, интриг и работы, работы, работы – всего, что позволяло мне сохранить свое место в мире.

И вдруг – я почувствовала на лбу прохладную руку. Тихая мольба – бесконечный поток молитв – вывела меня из темных, неизвестных земель, как дорожка из крошек, которые сияют в лунном свете, указывая путь домой. Прошло какое-то время – может, несколько дней, а может, недели, – и я наконец открыла глаза и увидела, чьи молитвы вернули меня к жизни.

Мадам Франкенштейн.

Я ожидала, что это будет Виктор или Жюстина – два существа в этом доме, которые меня любили. Но я не догадывалась, насколько мадам Франкенштейн зависела от меня. Я недооценила ужас, охвативший ее при мысли о том, что случится, если я их покину.

Ее глаза лихорадочно сверкнули, и она прижала мою ладонь к своим сухим горячим губам.

– Ты вернулась, Элизабет! Никогда больше нас не бросай. Я же говорила. Ты должна быть здесь, с Виктором.

У меня не было сил, чтобы кивнуть. В пересохшем горле першило, и я не могла выдавить из себя ни слова. Но я встретила ее взгляд, и мы друг друга поняли.

А потом мадам Франкенштейн свернулась на кровати рядом со мной и заснула.

Не прошло и дня, как я окрепла достаточно, чтобы сесть и самостоятельно поесть. Но расплачиваться за мое выздоровление пришлось мадам Франкенштейн. Она выхаживала меня, игнорируя наставления врача, и моя болезнь перекинулась на нее. Горячка оставила меня и выбрала себе другую жертву.

Когда врач пришел, чтобы перенести мадам Франкенштейн в ее комнату – из которой она, как уже было ясно, больше не выйдет, – ее пальцы стиснули мое запястье.

– Это твоя семья, – сказала она сипло, как будто проглотила горячий уголь. Такой же уголь горел красным светом в ее напряженном взгляде. Нет, она не признавала меня наконец членом семьи. Она просто перекладывала на мои плечи свою ношу. – Виктор… Ты за него… отвечаешь.