Падение Элизабет Франкенштейн

– Бригитта, Хейди и Мартен, – прошептала Жюстина. Она качнулась в мою сторону, и мне пришлось ее поддержать. – Они не могли умереть. Это неправда. Когда я уходила, они были здоровы. Если бы я знала, я ни за что бы не ушла. Я могла бы им помочь. Я бы осталась и помогла. Боже, она права. Я пропащая, испорченная дрянь. Я поставила свое благополучие выше семьи. Мать всегда знала, всегда видела и…

– Нет, – сказала я жестко. Я притянула Жюстину к себе и крепко обняла ее. Я не собиралась ее утешать – только не в этот раз. В этот раз я готова была спорить с ней до конца. – Твоя мать чудовище. Если бы ты осталась, она бы забила тебя до смерти. Ты бы умерла вместе с братом и сестрами. Я не могу представить мир без тебя. Ты не пропащая и правильно сделала, что ушла. Бог уберег тебя, чтобы ты нас не оставила.

Жюстина всхлипывала у меня на плече. Я развернула ее к озеру, и мы медленно побрели к ожидающей нас лодке, а прелестные красные ленты остались лежать на мостовой алыми ручейками крови.

Мысль о сиротстве Жюстины тяготила меня, потому что я помнила о ее прошлом и думала о ее будущем. В письме, извещающем о смерти ее матери, была записка, в которой объяснялась причина задержки. Ее мать распорядилась, чтобы Жюстине не сообщали о ее кончине до окончания похорон. Ее предсмертным желанием стало отказать Жюстине даже в скорби. Подумать только: хотеть оплакать женщину, которая этого не заслуживала!

Я настояла, чтобы Жюстина взяла себе пару дней отдыха и провела их лежа в постели или гуляя по окрестностям наедине со своими мыслями. Я знала, что ей нужно побыть одной, чтобы залечить последнюю из нанесенных ей матерью ран.

К сожалению, Уильямом в это время пришлось заниматься мне. Эрнест был достаточно взрослым, чтобы развлекать себя самостоятельно, однако отсутствие Жюстины тревожило его, и он ходил за мной хвостом, докучая и путаясь под ногами, но не вызывая, впрочем, особых проблем.

В первый день мы с Уильямом бродили по дому, заглядывая во все двери. Он уговорил меня показать ему мою комнату, куда ему запрещалось входить, а потом начал выпрашивать у меня каждую блестящую вещь, которую замечал. Этот ребенок был настоящей сорокой. Чтобы увести его, я согласилась дать ему золотой медальон с портретом его матери. Я никогда особо его не любила и уж точно не просила о таком подарке. Вещь была слишком дорогая, чтобы доверить ее пятилетнему ребенку, но я бы отдала куда больше за десять минут покоя и тишины. До приезда Виктора оставалось всего несколько дней, но легче мне от этого не становилось. Я могла умиляться детям несколько минут, но заботиться о них постоянно было слишком утомительно. Я не могла представить, чтобы Виктор по доброй воле взял на себя присмотр за детьми.

На второй день, исчерпав все средства для развлечения Уильяма, я предложила Эрнесту составить нам компанию на прогулке. Очень, очень долгой прогулке, которая уморит Уильяма настолько, что к вечеру он впадет в летаргический сон. К моему удивлению, когда мы заканчивали приготовления – корзина для пикника была собрана, а ботинки зашнурованы, – пришел судья Франкенштейн.

– Сегодня прекрасный день, – провозгласил он степенно, как будто выносил погоде приговор. Я за нее порадовалась: приговор был оправдательный.

– Да. Мы с мальчиками хотим подышать свежим воздухом и немного размяться, пока Жюстина отдыхает.

– Отличная мысль. – Он раздвинул губы, и его усы приподнялись, как занавес. Его зубы, которые он являл миру исключительно редко, потемнели от вина и чая – хотя я подозревала, что в основном это была заслуга вина. – Я к вам присоединюсь. Приятно будет прогуляться вместе. Как семья. – Последнее слово он отчеканил так, словно в руке у него был молоток судьи.

Я настороженно, но со сдержанным удовольствием улыбнулась ему лучшей своей улыбкой. В отличие от его улыбки моя заслуживала восторженных оваций.

– Это было бы восхитительно.