– Нет, – я заговорила медленно, – его уже нет в живых.
– Кто был наш отец?
– У тебя и у Селии – разные отцы, – это я выговорила все же с некоторым усилием. Но я решила сразу сказать ему правду. Почему? Может быть, потому, что чувствовала: он поймет меня.
– Кто же мой отец? – в голосе его чувствовалось какое-то спокойное любопытство.
– Он был королем Англии, моей родины, – сказала я с некоторым смущением. – Ты носишь его имя и очень похож на него.
– Он любил тебя?
Меня поразил этот вопрос. Именно так, любил ли он меня, а не я – его.
– Думаю, да.
Карлос вдруг рассмеялся, подошел ко мне, обнял и поцеловал в макушку.
День мы провели чудесно. Обедали все вместе. Даже Мигель смягчился. Все мальчики радовались его веселости. Я посмотрела, как они обучаются фехтованию. Мигель приказал принести гитару, и все вместе спели для меня. У его сыновей – Мигелито и Ласаро – были отличные голоса, настоящие голоса цыганских певцов. Но я заметила с гордостью, что и мой сын не отстает от них. Протяжные цыганские песни с печалью и весельем тронули мое сердце. Вся жизнь вдруг представилась красивой и щемяще печальной.
В дом Николаоса я вернулась только вечером. Карлос сказал, что хотел бы видеться со мной почаще, просил, чтобы я рассказала ему об Англии.
Глава сто семьдесят четвертая
Приезда Чоки и Селии я ожидала с каким-то нервическим страхом. Но все обошлось. Они и вправду вернулись через несколько дней. Дом их уже был готов. Они поехали туда. Николаос сказал мне об их возвращении. Они известили его через слугу.
– Лучше я поеду к Пересу, – сказала я. – Мне неловко встретиться с ними.
– Нет, останься здесь, – настаивал Николаос. – Они будут вести себя как обычно. Забудь этот свой нелепый страх. Все будет как обычно и даже хорошо.
– Они знают, что случилось с тобой? – нерешительно спросила я.
– Нет. Пока нет.
Селия и Чоки должны были приехать к нам вечером. Впрочем, о приезде речь не шла, их дом находился поблизости, и они пришли пешком.
Мы с Николаосом сидели в нашей любимой гостиной с картинами. Один из слуг вошел и сказал о приходе Чоки и Селии. Не знаю, что тут нашло на меня, но я, забыв о всех этих утверждениях Николаоса, стремглав выбежала из комнаты и кинулась к себе. Сердце отчаянно колотилось. Я заперлась.
Дальше я задернула занавеси и остановилась у окна. Мне показалось, что прошло довольно много времени. Раздался тихий стук в дверь. Я сердцем, а не умом поняла, что это, моя дочь. Мне было страшно. Я знала, что надо отворить дверь, но не в силах была сделать ни шагу. Стук повторился. Не чувствуя ног, я приблизилась к двери и отперла ее.
В первое мгновение я не узнала Селию, не поняла, что эта юная цветущая женщина и есть моя дочь. Ее изящные руки вскинулись, и я невольно вздрогнула и отшатнулась. Ее ладони легко легли на мои плечи. Потом голова ее припала к моей груди. Обе мы заплакали.
– Как это случилось? – тихо спросила она сквозь слезы.
Я поняла, что она говорит об увечье Николаоса. Но у меня не было сил обо всем этом рассказывать.
– Страшно было, – только и сказала я. – Чоки тебе расскажет. Он все будет знать.
– Андрес не расскажет. – Селия покачала головой. – Я за него боюсь. – Она прижалась ко мне. Я поняла, что ее действительно мучает страх и она нуждается в поддержке, в моей материнской поддержке.
– Почему ты боишься? – я старалась говорить спокойно. – С ним ничего не может случиться.
– Нет, нет, может, может. С ним все может случиться.
– Он изменился?
– Нет, это он. Но теперь все может случиться. Теперь надо только ждать. Теперь нельзя с ним говорить об этом. И я знаю, что все случится! Хочешь его увидеть? – неожиданно порывисто предложила она.
Я растерялась.
– Да, разумеется. Но, Селия, это не то… – я совсем смутилась.
– О чем ты? О том, что случилось тогда? Я была ужасна и глупа. Забудь.
Она была в каком-то лихорадочном состоянии, и это встревожило меня. Я попыталась было отвлечь ее. – Наконец-то я увиделась с Карлосом, – начала я.
Но она не слушала. Она схватила меня за руки.
– Ну пойдем, увидишь его! – она говорила о своем Андресе. Я вдруг поняла: она надеется, что я смогу в чем-то повлиять на него. Но почему? Зачем? Однако раздумывать было некогда. Я только подумала, что, конечно, все сделаю для нее, ради нее.