Падение Иерусалима

   — Хорошо, — сказал он. — Не убивай её. Отведи в Храм, и пусть там судят её дед Бенони и другие судьи синедриона. Они могут заставить говорить самых неразговорчивых, а смерть навсегда запечатывает уста. Быстрей, быстрей, сражение идёт уже на рыночной площади.

Они схватили Мириам и потащили её с собой, а через час Старая башня была занята римлянами, которые снесли её с лица земли вместе с окружающими домами.

Часть вторая

Глава I СИНЕДРИОН

Солдаты грубо тащили Мириам по тёмным извилистым улочкам, которые с обеих сторон обступали сгоревшие дома, а затем по заваленным обломками крутым каменным склонам. Им надо было поторапливаться, потому что по пятам за ними, озарённый пожарами, катился поток войны. Днём вытесненные из этой части города отчаянной вылазкой евреев, под покровом тьмы римляне превосходящими силами отвоёвывали потерянную территорию, стараясь при этом отрезать своих врагов от Храма и той части Верхнего города, которую те ещё удерживали.

Отряд евреев, который увёл с собой Мириам, направлялся к стене, окружавшей Храм; подойти туда с севера или востока они не могли, ибо внешние дворы и галереи Святилища были уже захвачены римлянами; пришлось идти в обход Верхнего города — путь долгий и утомительный. Однажды они вынуждены были укрыться в окрестных домах, ожидая, пока мимо прошествует большой отряд римлян. Халев хотел их атаковать, но другие военачальники воспротивились, сказав, что они слишком малочисленны и устали; просидев три часа в укрытии, они двинулись дальше. Много времени ушло на ожидание перед воротами, которые удерживали их соотчичи. Рассвет был уже совсем близок, когда они миновали узкий мост, оседлавший ров, и через массивные ворота прошли в большой сумеречный внутренний двор. Теперь, как поняла Мириам из разговоров конвойных, они были уже в Храме. По приказу того самого начальника, который хотел было убить Мириам, её посадили в тесную темницу в одной из галерей. Заперев дверь, сопровождавшие её солдаты удалились.

Мириам была в полном изнеможении, она опустилась на пол и попыталась уснуть, но это никак ей не удавалось, в голове у неё, казалось, пылало какое-то жгучее пламя. Едва она закрывала глаза, как перед ней вновь вставала ужасная сцена, свидетельницей которой она оказалась, в ушах звучали торжествующие крики победителей и жалобные стоны умирающих и вновь взывал голос раненого Марка: «О, моя самая любимая!» В самом ли деле он так её любит, раздумывала она. Неужели он не забыл её за долгие годы разлуки? А ведь он человек богатый и знатный, и его благосклонности наверняка домогались многие красивые женщины, готовые стать его женой или любовницей. Но, может быть, в том отчаянном положении, в котором он находился, он называл бы «самой любимой» любую пришедшую ему на помощь женщину, — да, даже старую Нехушту, — при этой мысли Мириам невольно улыбнулась. Но его голос звучал так искренне, и он прислал ей перстень, жемчуга и письмо — это письмо она всё ещё носит на груди, хотя и знает его наизусть. Как сомневаться в его любви? Мириам радовалась, что по воле Господней спасла ему жизнь, пусть даже ценой своей собственной. Но ведь он тяжело ранен — что, если он умрёт? Ессеи — искусные лекари, и конечно же исцелят его — ради неё, Мириам! И может ли быть лучшая сиделка, чем Нехушта? Бедная Ну будет так беспокоиться за неё — совсем изведётся. Какая боль, должно быть, пронзила её сердце, когда она услышала, как за ней захлопнулась каменная дверь, и поняла, что её любимая питомица осталась за порогом, во власти евреев.

Хорошо ещё, что Мириам не знала, что происходит за дверью, не видела, как Нехушта била по ней обеими руками, как пыталась откинуть щеколду своими тонкими пальцами, пока не ободрала их в кровь. Хорошо, что она не могла слышать, как пришедший в себя Марк, всё ещё не в силах подняться с колен, яростно клял свою злосчастную судьбу, ведь это из-за него она, Мириам, которую он так любит, попала в руки к безжалостным врагам. Хорошо, что она не могла слышать, как он роптал на свою беспомощность с таким неистовством, что его раненый мозг не выдержал, им овладело безумие, и в этом состоянии Марк провалялся многие недели. От всего этого по крайней мере Мириам была избавлена.

Как бы там ни было, обратного пути нет; она, Мириам, должна заплатить дорогую цену за то, что сделала; у них полное право её казнить, ведь она спасла от них римского префекта, — и они, конечно, её казнят. А если и пощадят, то её не пощадит Халев, чья горькая ревность наверняка уже превратила его прежнюю любовь в ненависть. Ни за что на свете не оставит он её в живых, боясь, как бы она не попала в руки ускользнувшего от него соперника-римлянина.

И всё же цена не слишком высока. С самого рождения она отмечена печатью Рока: даже если Марк всё ещё хочет на ней жениться и Фортуна сведёт их снова, наложенный на неё запрет непреодолим.