Падение Империи

- Я же твой отец! Я тебя породил, и я убью тебе за предательство! — великий змей молчал. Крайний раз он окинул Ненасытного взглядом, который был полон ненависти и презрения. Позже он исчез, оставив Ненасытного вновь наедине с тьмой и ненавистью.

Да, ненавистью! Он ненавидел свою проклятую жену, сына, что предали его, бросили на съедение тьме, забыв о том, как он любил их, как он защищал их. Они забыли, спрятали воспоминания в самые тёмные закоулки памяти, отреклись от него, ненавидя и призирая, желая смерти. Разве так поступает семья? Пусть даже и божественная.… Но только одна не желала ему смерти, его дочка, у которой было самое доброе сердце во всём этом загнивающем мире. Но он прогнал её, невольно, в порыве гнева и ненависти ко всему миру и самому себе, приказал ей уйти. Как бы он хотел вновь услышать её голос, но как только он её видел, в памяти всплывали воспоминая. Как она поддержала мать и брата, отрёкшись от родства с отцом. Может быть, он и по полному праву ненавидел её. Он имел полное право ненавидеть их всех. Тьма отозвалась тишиной, подтверждая его мысли. Стены цитадели затряслись и тут же затихли. Оковы дрогнули и сию же минуту сковали его ещё крепче… Его время скоро придёт.

***

По всему лагерю разошёлся пожар. Палатки и всё, что в них находилось, горело ярким пламенем. Люди бежали, кто куда, кто подался к реке, что протекала рядом, кто искал спасения в лесу, из которого табун Аст’кайменов недавно вышел. Чёрный дым пожарища, что клубился в ночное небо, был виден за несколько лиг отсюда. Женщины, мужчины, старики, даже дети пытались спасти свои пожитки, сражаясь с пламенем не на жизнь, а на смерть. Огонь окутывал кожаный палатки и те полыхали, словно были политы маслом или жиром. Фургоны, в которых обычно перевозились все вещи, вместе с лошадями уже при первых признаках отогнали в чистое поле, для сохранности. Горел недавно обустроенный привал, еда, одежда и прочие пожитки странствующих Аст’кайменов. Праздный и веселый народец сейчас яростно сражался за остатки своих вещей, в один миг, привал с песнями, танцами и сказками превратился в сущее пекло, словно сам Келтрик, или как его звали Аст’каймены, Огненный Клык, решил спалить один из караванов странствующего народа.

Солнце уже опустилось за горизонт, и все от совсем юных ребят, до стариков, полных жизни, запели, пускаясь в пляс. Песня «Последний пляс в тенях», у Аст’кайменов звалась иначе, они называли её «Последний час», молодые ребята её не очень любили, песня рассказывала о тех временах, когда храбрые легионеры, да и любой уважающий себя воин, шли в свой последний бой. Да и саму песню в империи пели в самый тёмные времена, когда и вправду необходимо было идти в последний бой. Но молодым она не нравилась из-за своего темпа и смыла, ведь обычно её надо слушать, а не танцевать под её исполнение. Аст’каймены в который раз запели эту песню, у этого жизнерадостного народа редко встретишь поистине печальные песни, «Последний пляс в тенях», или «Последний час», была именно такой. Слова её были и печальны, и веселы одновременно. Под эту песню, словно под бравый марш барабанов легиона, солдаты шли умирать.

С невиданной силы костры запылали, поднимая искры к небу, окутывая палатки ярким огнём. Паника охватила абсолютно весь, но возможно, с пожаром можно было справиться, если бы не хохот. Этот зловещий хохот, холодное хлопанье и бряцание латных доспехов. Когда огонь перекинулся на две рядом стоячие палатки, из их согревшего основания вышла тень, обернувшаяся мужчиной в чёрных доспехах, что приросли к костям. Нельзя было понять, что выгравировано на этих доспехах. Мужчина, чьё лицо было искорёженно и иссушено, замолчал. Именно в этот момент все бросились бежать. Даже те, кто бывал на войне, те, кто славился храбростью, все бежали, пред ними предстал Падший или как они его звали, Таешарен. Таешарен слово, что часто используется, дабы окрестить кого-то злым человеком, братом Ненасытного. У падшего не было времени гоняться за ними, затмив огонь тьмой, он оставил целым лишь один шатёр, увешанный оберегами и прочими побрякушками из костей дракона, грифона и веток винограда. В шатре, присев на колени, сидел старик, одетый как шаман, в шкуру грифона и разные обереги. Падший стоял пред ним в полный рост, однако старик лишь приоткрыл глаза, показывая, что гостя он не боится. Первым заговорил Падший,

— Вот мы и встретились старый враг. — прохрипел Падшеий присев на корточки.

— Долго же ты меня искал. — отозвался старик. — Кто ты, слуга Ненастыного? –

— Карин Кикспаргх — ответил он. Старик сжал зубы и обратил взор на противное и ужасное лицо Падшего, затем спросил

— Чего ты хочешь? — старик держал в руках меч в серебряных ножнах. Падший посмотрел на меч и брезгливо отшагнул назад, выхватывая свой клинок. Старик в одно мгновение поднялся и ловко вынул меч из ножен. Темный металл лезвия заставил Падшего показать единственную эмоцию, страх перед освященным клинком из адамантита. Но страх сменился на злость и ярость