Падение империи

Распростершись на полу, молодой «камерарий» доложил о возвращении из Равенны посланного императором патриция, галера которого всего полчаса назад причалила к пристани Константинополя.

— Благородный Александр ждет разрешения предстать перед светлые очи своего божественного государя.

Император вскочил со своего места, на мгновение позабыв о старательно заученном величии поз и жестов.

— Скорей веди его сюда! — нетерпеливо вымолвил он. И сейчас же опомнившись, снова принял свою излюбленную позу величественного глубокомыслия, опираясь рукой на гранитную колонну, вывезенную из Иерусалимского храма.

Золототканная ковровая портьера раздвинулась, пропуская посланника. Это был еще молодой, чрезвычайно красивый брюнет, с правильными чертами маловыразительного лица большими выпуклыми глазами, но в красивом блеске которых тщетно было искать выражение того ума, без которого человек остается в сущности, только красивым животным. Патриций Александр был чрезвычайно удачным образчиком такого человеческого животного, и его могучие плечи, стройная и гибкая фигура должны были очаровать каждую женщину, довольствующуюся физической страстью, не гоняясь за возвышенной и платонической любовью.

Подобно всем придворным, специальный посланник Византии пал ниц перед императором и остался распростертым на полу в ожидании его приказаний.

В первый раз в жизни Юстиниану пришла в голову мысль о надоедливости этого подобострастия, предписываемого этикетом византийского двора. Он нетерпеливо протянул руку для поцелуя и проговори повелительно:

— Ты вернулся один?

— Один, божественный император…

Брови Юстиниана нахмурились.

— Почему? По последним известиям я мог ожидать иного… Постой… докладывай по порядку… Когда ты покинул Равенну?

— Три недели назад, божественный…

— Что делалось в Италии при твоем отъезде?

— Италия переживает тяжелые дни, государь. Готы волнуются, как пчелы в улье, потерявшие свою матку. В моем последнем донесении я сообщал тебе о твердом решении королевы покарать своих непокорных свойственников и опаснейших врагов, трех герцогов Балтов. Согласно твоему приказанию, я поддерживал ее решимость. В случае неудачи положение дочери Теодорика естественным образом стало бы невыносимым, и потому между нами было решено, что мое судно будет дожидаться ее в виду Равенны, чтобы привезти ее сначала в Эпидамнус, а затем сюда, в Византию.

— На что я охотно согласился!.. — вставил Юстиниан. — Что же случилось дальше?

— План королевы увенчался успехом. Все три герцога были поражены в один и тот же день посреди своих войск… Волнение, произведенное этим известием, неописуемо… Готы заволновались как муравьи, жилища которых разрушены палкой прохожего.

— Дочь Теодорика должна была торжествовать, видя себя отомщенной.

— Ее торжество было омрачено ошибочным слухом, привезенным в Равенну и лагеря опаснейшего из трех герцогов, Тулуна, которой будто бы оказался лишь раненым и даже не смертельно. Этот слух настолько перепугал королеву, что она немедленно покинула свой дворец и благополучно добралась до «Святой Софии», где все было заранее готово к ее приему. Мы благополучно снялись с якоря и вышли в открытое море. Но не успели мы дойти до высоты гавани Арминиума, как нам наперерез вышла целая эскадра: четыре больших галеры и с полдюжины мелких судов под командой Витихиса. Уйти от быстроходных и легких готских галер было невозможно, поэтому я предпочел исполнить волю командира эскадры, желавшего видеть Амаласунту… Граф Витихис поднялся на борт «Святой Софии» и был встречен королевой, которая узнала от него прежде всего о том, что герцог Тулун скончался от полученных ран.

— Это известие должно было успокоить ее, — произнес Юстиниан таким тоном, что его посланник не знал, к нему ли относится этот полувопрос, полуутверждение. Подождав минуту, он продолжал свой доклад…

— Граф Витихис просил королеву вернуться в Равенну, гарантируя ей словом чести полную безопасность впредь до решения народного суда, объявленного на нынешнюю осень, для расследования тройного убийства и вынесения приговора виновным. Королева поняла из разговора, как и из поведения графа Витихиса, — одного из влиятельнейших готских военачальников, — что патриоты, одним из главных вождей которых он состоит, отнюдь не уверены в том, что ее рука вооружила убийц трех герцогов, и что поэтому она ничем не рискует ввиду полной невозможности доказать ее участие в этих казнях, так как изорские наемники, нанесшие удары Балтам, были растерзаны на месте преступления. С другой стороны, не трудно было понять, что сила на стороне варваров, и что наша «Святая София» не в состоянии бороться с целой эскадрой в случае, если готы пожелают насильно вернуть королеву. С редким для женщины мужеством Амаласунта предпочла не подвергать опасности подданных божественного императора, осчастливившего ее столькими знаками дружбы, и согласилась последовать за Витихисом обратно в Равенну. Но прежде, чем покинуть «Святую Софию», она передала мне собственноручно письмо для тебя, государь, так же как и шкатулку с дарами…