Падение империи

— А я схватил Кальпурния за шиворот и сбросил его вниз, да так ловко, что он два раза ч?рез голову перевернулся. А там он вскочил и убежал, точно побитая собака, хоть и кричал я ему, что жду его и хочу продолжать поединок. Но он испугался и заревел, точно девчонка. Тем и кончился наш разговор с Кальпурнием. Однако я все же припомнил его слова, и мне захотелось узнать, правду ли он говорит о дедушке, называя его и всех готов разбойниками.

Раутгундис гордо выпрямилась.

— Нет, дитя мое, готы не разбойники, а храбрые воины. Они пришли сюда и одолели италийцев, потому что готы сильней их. Вот победители и заставили побежденных поделиться с ними землями и невольниками. Таков закон войны и победы. Когда эти самые италийцы были сильней и храбрей тех народов, которые жили здесь раньше их, то они поступали точно так же, как готы поступили с ними. Так всегда было и всегда будет.

Мать и сын вышли со двора и медленно пошли по зеленому скату холма. Издали долетел до них конский топот. Подгоняемый предчувствием, Атальвин вбежал на вершину холма, откуда ясно видна была широкая лента римского шоссе, ведущего в Равенну, и радостно крикнул матери:

— Отец… Отец едет к нам, — и как стрела помчался навстречу всаднику, фигура которого ясно виднелась в облаке пыли.

Раутгундис остановилась среди поля и прижала руку к сильно бьющемуся сердцу.

— Да, это он, — прошептала она с блаженной улыбкой на зардевшемся лице, и заслоняясь рукой от солнца, принялась глядеть на дорогу, по которой быстро приближался золотистый конь, с тонкими, как у серны, ногами.

Это был Баллада, боевой конь Теодорика, подаренный умирающим героем своему верному слуге и другу Витихису.

XXII

Атальвин скоро добежал до всадника, и прежде чем он мог замедлить бег своего коня, проворный мальчик, с легкостью дикой кошки, уцепился за ногу отца и вскарабкался в седло. Витихис посадил мальчугана перед собой и отпустил поводья. Благородное животное весело заржало и чувствуя близость дома, помчалось навстречу Раутгундис.

При виде жены Витихис передал поводья сыну и легким прыжком спустился на землю.

— Моя Раутгундис… Моя жена… Моя радость, — прошептал он, обнимая сияющую счастьем женщину.

— Витихис„. Желанный мой… Слава Богу, вот ты и дома. Уж я заждалась тебя, ненаглядный мой…

Раутгундис прижалась головой к груди мужа.

— Да, сегодня мне было нелегко вырваться из Равенны. Но я обещал приехать к тебе в новолуние…

— И сдержал свое слово, как всегда, — радостно докончила Раутгундис.

Супруги вошли в дом и расположились на полуоткрытой террасе, освещенной лучами заходящего солнца. Не успел Витихис положить свой шлем на мраморную скамью, как появился Атальвин с корзиной персиков и винограда. Вслед за ним пришел Вахис с амфорой вина и целая толпа готов, мужчин и женщин, несущих хлеб, сыр, масло, холодное мясо и прочую снедь. В одну минуту мраморный стол перед скамьей оказался покрытым домотканой белоснежной скатертью, на которой аппетитно расставлен был простой, но вкусный сельский ужин.

Весело поздоровался Витихис со своими невольниками. Радостный возглас готов ответил на его ласковые слова.

— А где же Какие и Давис?.. И почему я не вижу ни Цецилии, ни других?

— У них совесть нечиста, — добродушно ухмыляясь, ответил Вахис.

— Что такое? — серьезно произнес Витихис. — Кто смеет говорить о нечистой совести в моем доме?

— Да ты не сердись, господин, — успокаивающе заметил рыжебородый великан. — Наши черномазые ничего такого особенного не натворили. Они только попались под мой кулак, и вот теперь их возлюбленные прикладывают мокрые тряпки к их рожам. Эти черномазые ужасные неженки. От простой тукманки у них сейчас фонари под глазами.

Остальные невольники тихо пересмеивались, подталкивая друг друга. Тут были исключительно готы. Высокие, сильные и здоровые люди: мужчины, крепкие и жилистые, как старые дубы, женщины, стройные и гибкие, как молодые тополя, и все светлоглазые и белокурые, с различными оттенками густых и длинных волос.

Витихис с явным удовольствием глядел на своих верных слуг.

— На этот раз не хочется бранить тебя, Вахис, потому что дерзкие буяны заслужили наказание. Но впредь обращайся поосторожней со своими кулаками. Ты знаешь, что италийцы с ними не справятся, а пользоваться чужой слабостью недостойно доброго гота. Ну, ступайте ужинать, дети мои. Наша дорогая хозяйка пришлет вам пару бочонков пива ради возвращения хозяина. Завтра утром я осмотрю полевые работы и увижу, достойны ли вы подарков, привезенных мной.

Когда обрадованные невольники удалились, Витихис обратился к жене, прислуживающей ему за столом, выбирая лучшие куски и наполняя чашу прекрасным старым вином.

— Ты упомянула имя Кальпурния, моя Раутгундис. Что у вас с ним вышло?