Падение к подножью пирамид

"Хорошо, хорошо, - сказал Гость. - Вот мой рассказ о себе... то, что я хочу снять - ужасно. Я назвал мой будущий фильм "Вечная война". Но он не о войне, как мы ее себе представляем, а о страшной ненависти к себе подобным, которая неискоренимо сидит в нас. Мы лишь терпим друг друга, когда сыты и одеты. Когда же нам холодно и голодно, в нас пробуждается бес ненависти. На земле должен был бы жить лишь один человек, эта неудачная игрушка, сплепленная Богом. Говорят, что Бог создал нас праведными, а мы пустились во все тяжкие. Но это не так: он создал нас для кровавого спектакля, которым наслаждается... Я понятно выражаюсь?" - спросил Гость.

"Да, понятно, - ответил Петр Петрович. - Вы хотите снять ужасный фильм о том, как люди, поняв замысел Бога, истребят себя, чтоб не быть игрушкой для его сомнительных развлечений?"

"Именно так! - обрадовался Гость. - Вы сказали лучше, чем я. Именно так! Гордые, мы истребим себя, чтобы не быть игрушками".

"Но что дальше?" - спросил Лукашевский.

"Дальше - ничего. Или, как некогда сказал молодой датский принц: дальнейшее - молчание".

"Я спросил вас не о том, - перебил Гостя Лукашевский. - Я хочу узнать о том, кто вы".

"Ах, простите, конечно, - Гость встал и заходил по кухне. - Кто я? Я - тот самый режиссер. Когда я показал моим земным коллегам мой сценарий, они решили, что я сумасшедший".

"Земным? - переспросил Лукашевский. - А вы - какой?"

"Не в том смысле. Я оговорился, конечно. Но не в том смысле, - Гость остановился у окна и побарабанил пи стеклу пальцами. - Тут я оговорился, сказал он, обернувшись. - Не ловите меня на словах. Истинный смысл их в другом: я снимаю фильм не для людей, а для Бога. Люди этот фильм не увидят. Когда он будет готов, людей уже не будет. Кроме одного человека. Ведь я уже сказал, что на земле может жить только один человек".

"Да, вы это сказали. Но надо ли возвращаться к тому, что уже сказано? Давайте проще. Итак, вас объявили сумасшедшим и вы сбежали. Сюда. И теперь прячетесь от ваших коллег в погребах, в гротах. Но как же быть с фильмом? Ведь для того, чтобы снять его, нужна техника, операторы, ассистенты, артисты, художники, гримеры. Средства, наконец..."

"Чепуха! - замахал на Петра Петровича руками Гость. - Ничего этого мне не понадобится. Вы не поняли. Ведь я сказал, что фильм не для людей, а для Бога. Да и не фильм это вовсе, а, скорее спектакль. Но он будет запечатлен. Может быть, это за пределами вашего понимания. Но это так". "Боюсь, что я плохо понимаю, - признался Лукашевский. - А вы говорите слишком туманно. Ответьте мне четко: что вы здесь делаете?

"Ничего, - ответил Гость. - То есть по сути ничего. Прячусь от коллег, от врачей, которых они на меня науськали, от милиции... Кстати, милицию на меня натравил ваш друг Яковлев, хотя я оказал ему большую услугу, избавив его от недуга. Ведь он больше не жалуется на радикулит, правда?"

"Да, правда".

"Я жду, - сказал Гость. - Это для меня сейчас главное - ждать. Жду, когда все начнется. Хотя, если быть точным, все уже началось".

"Что именно?" - спросил Лукашевский.

"Фильм, Петр Петрович. Фильм начался. - Гость взял Лукашевского за руку и повел в комнату. - Здесь просторнее, - сказал он уже в комнате. - Здесь лучше. Вы слышали, конечно, о скифах, о сарматах, о таврах, киммерийцах, готах, продолжил он, расхаживая по комнате. - Вы видели конников, которые носятся по здешним степям. Недавно они ограбили и избили вашего помощника Полудина, а Рудольф по ним стрелял из автомата. Вы знаете, что через два-три дня погаснет ваш маяк - горючего не добудете".

"Добуду!" - сказал Лукашевский.

"Не добудете. Впрочем, какая разница, когда маяк погаснет - через три дня или через три месяца. Словом, все это начало моего фильма. Племена, которые я перечислил, вскоре соберутся в районе курганов. И тогда вы все увидите..."

На веранде послышались шаги.

"Вы еще не спите? - сказал Рудольф, входя в комнату. - О, да у вас гость! - воскликнул он, увидев, что Лукашевский не один. - Какими судьбами? А главное, как? Неужели я проморгал?"

"Проморгал, - отретил Лукашевский, - проспал".

"Давайте знакомиться, - Рудольф протянул Гостю руку и назвал себя.

"Режиссер, - ответил Гость. - Давний приятель Петра Петровича".

"На чем же вы добрались сюда? Неужели пешком?" - спросил Рудольф.

"Пешком, пешком, - ответил за Гостя Лукашевский. - Пойди посмотри, что стоит на кухонном столе, - предложил он Рудольфу. - В прозрачной бутылочке".

"А! - обрадовался Рудольф. - Я как раз за этим: жутко холодно на верхотуре. Не откажусь, не откажусь".

"Проводите меня, - попросил Лукашевского Гость, едва Рудольф скрылся за кухонной дверью. - Мне пора."

"Но мы не договорили, - возразил Лукашевский. - Скоро утро. Утром и пойдете. Я вас отвезу куда вам надо".

"Мне надо теперь. Сейчас же!" - сказал Гость.