Падение Калико

В его голосе есть скользкая нотка, которая напоминает мне о мужчинах, которые однажды забрели в наш улей, притворяясь, что ищут укрытия. Они были такими же фальшиво дружелюбными, как и этот человек, и только когда моя подруга Сиенна пропала, мы определили что на самом деле они были мародерами. С этого момента никому больше не разрешалось входить в наш улей без того, чтобы его не пристрелили на месте.

— Добро пожаловать в Калико, — говорит блондин, складывая руки вместе.

— Вы двое, должно быть, устали после путешествия. Пойдемте, мы приведем вас в порядок и оденем. Он разворачивается еще до того, как мы подходим к нему, и ведет нас вверх по лестнице.

— Что не так с нашей одеждой? Спрашиваю я, не потрудившись последовать за ним. Осмотр внутренней части здания показывает высокие потолки со слишком ярким освещением и самые блестящие полы, которые я когда-либо видела. Настолько отполированный, что я вижу в нем свое отражение. Кто-то, должно быть, очень усердно работает, чтобы содержать полы в такой чистоте, и мне любопытно узнать почему.

— Что это за место?

Он пожимает плечами, оборачиваясь, и в его улыбке нет ничего искреннего.

— Тебя не инструктировали по дороге сюда? Когда я качаю головой, он смотрит на одного из солдат и продолжает:

— Это больница. Похоже, ты провела довольно много времени в Мертвых Землях. Его взгляд резко перемещается от ступней к лицу, и он поднимает бровь.

—Детей следует регулярно проверять на наличие признаков заболевания. Вы также выглядите слегка обезвоженным и недоедающим.

— Мы чувствуем себя просто прекрасно.

— Все равно, я бы хотел, чтобы ты пошла со мной.

— Мы бы предпочли просто уйти.

Преувеличенное моргание его глаз за следующей вымученной улыбкой — предупреждение, что его терпение такое же тонкое, как маска, которую он носит. Поднимая взгляд, он кивает, предположительно одному из солдат, стоящих позади меня. Прежде чем у меня появляется шанс развернуться, что-то острое впивается мне в шею, и я хлопаю по ней ладонью, вес моих рук тяжелый и слабый.

Я оборачиваюсь и вижу, как один из солдат приставляет иглу к шее моей сестры.

— Эй! Леа'хер'лон!

Каждое слово, вылетающее из моего рта, невнятно, и когда я наклоняюсь вперед, пол с грохотом обрушивается мне на лицо.

Пронзительная боль ударяет в мою голову, и я открываю рот для крика, который не срывается с моих губ. Вырывается только резкий вдох, и я моргаю, открывая глаза навстречу еще большему количеству этого ослепляющего света, со звуком звона в ушах. Я поднимаю руку, которая кажется затекла, кончики моих пальцев холодные и бесполезные, вялые, когда они касаются моих ушей. С моего запястья свисает трубка, и я иду по ее пути к прозрачному пакету, висящему на металлическом столбе рядом со мной. Поднимать другую руку не менее сложно, и моей попытке извлечь иглу, застрявшую в запястье, препятствуют слишком расслабленные мышцы, чтобы за что-либо ухватиться, но я вижу, что грязь, покрывавшая мою кожу, была начисто смыта, и я вдыхаю сладкий аромат лаванды на ее месте.

Сухость, хуже жажды, сжимает мое горло, и я кашляю, пытаясь проглотить немного слюны. Ощущение похоже на шероховатую поверхность кошачьего языка. Я лежу на белой кровати с белыми простынями в белой комнате с белыми стенами. Красные пятна выглядят как кровь, разбрызганная по ее поверхности, но я не могу представить, откуда.

Занавес откидывается, открывая стройную женщину со смуглой кожей, одетую в серую униформу. С ее волосами, выбритыми налысо, я знаю, что она женщина, только по ее лицу, на котором почти нет улыбки, когда она берет в руки сумку, свисающую с шеста. И груди, упирающиеся в ее рубашку.

— Еще пять минут, и ты будешь в состоянии идти в буфет ужинать.

Интересно, они и мне побрили голову, раз я ничего не чувствую.

Проглатывая комок, который никак не унимается у меня в горле, я поднимаю голову с подушки, смотрю, как она поднимает мое запястье и кладет туда какой-то холодный кусочек металла, прикрепленный к своего рода ожерелью, которое она вставляет в уши.

— Что такое буфет?

— Ш-ш-ш. Она на мгновение отводит взгляд, легким кивком головы, кажется отслеживая что-то, пока она прикладывает металл к моему запястью, затем она вытаскивает зажимы из ушей. — Первый этаж. Ты съешь немного тушеного мяса и полчаса погуляешь во дворе. Скоро самочувствие должно вернуться. У тебя вероятно, будет небольшая тошнота, но бульон поможет. Она говорит, как моя мать, когда мы заболели, так буднично излагая свои термины ухода за больными.

В моей груди нарастает чувство паники из-за информации, которую эта женщина не предоставляет.

— Моя сестра? Где моя сестра?

— Вы встретитесь с ней в столовой, а затем вас распределят по вашим койкам.

При этом я приподнимаюсь так сильно, как только могу, приподнимая половину своего тела над кроватью, прежде чем чья-то рука ложится мне на грудь.

— Не-а. Пять минут. Попробуй сейчас пошевелиться, и ты сама о себя споткнешься.

— Я хочу увидеть свою сестру.

— И ты это сделаешь. То, как она приподнимает бровь, также напоминает мне о моей матери, когда она отказалась вести со мной переговоры.