Падение Келвина Уокера

— Нет, нет! — сказал Маккеллар. — Я хочу, чтобы ему сразу связали руки постоянным контрактом. Я не хочу, чтобы повторился кошмар с О’Хулиганом.

Помолчав, Мери сказала:

— Тогда это будет для начала пять-шесть тысяч в год и выходное пособие в размере шестимесячного оклада, если дело не заладится. Если же дело пойдет, то через три-четыре года ставку ему поднимут вдвое. У него будут подотчетные суммы на изыскания, гостевые деньги. И, само собой, установленные законом инфляционные надбавки.

— Вас это устроит? — спросил Маккеллар.

— Я готов принять эти условия, — сказал Келвин. — Я буду иметь дело с такой же публикой, какую представляла здесь дражайшая Мери?

— Да. «На острие Власти» — политический журнал широчайшего спектра, мы представляем людей, принимающих решения, и простой люд, реагирующий на эти решения. Для начала вы поработаете с вокспопом[9], порасспрашиваете людей на улице, дома, на работе. Потом мы подбросим вам заднескамеечников[10], профсоюзных лидеров, нобелевских лауреатов и другую мелочь. От скромности вы не умрете, так что с ними вам будет просто. А затем дадим вам дичь покрупнее — членов кабинета, лидеров оппозиции, владельцев газет, а то и — вице-короля на покое.

Келвин, как ни старался, не смог сдержать улыбку. Он сказал:

— Если быть откровенным, Гектор, таких темпов я не ожидал.

В буфетной, представлявшей собой вытянутую комнату, вдоль одной длинной стены протянулась стойка, другая окном выходила в пыльный дворик. В одной половине комнаты сбился странно одетый народ, вроде человека с наушниками, другая, где стояли Келвин, Мери и Маккеллар, была почти пуста. С бокалом в руке Маккеллар расхаживал взад и вперед, вещая чуть громче, чем требовалось. С высоких табуретов Келвин и Мери следили за его мыслью, вращая головами.

— Отвечая вам также откровенностью… Келвин… Би-би-си сейчас испытывает острый дефицит индивидуальности, особенно по части регионального диалекта. Система образования английского высшего сословия, как вы, может быть, знаете, такова, что, готовя людей к общественной жизни, их на несколько ответственнейших лет лишают всякой возможности побыть наедине с собой. В результате люди усваивают нужную линию поведения и отличное произношение, но при этом они говорят с одинаковыми интонациями, и, поскольку так говорят почти все наши руководители, законодатели и промышленники, возникает опасность, что простой телезритель почувствует себя как бы сбоку припека. Что можем сделать мы, посредники? Мы можем отдать их на растерзание интервьюеру с неистребимым региональным диалектом. Публике это нравится.

— Вы называете это британской альтернативой революции, — сказала Мери.

— Я называю это британской альтернативой революции, — сказал Маккеллар, — но, к сожалению, все реже встречаются люди, более или менее уверенно говорящие на местном диалекте. Я виню в этом образовательную систему. Она лишает простой народ веры в себя и сгоняет толковых в университеты, откуда они выходят не помнящими родства. Я не прав, Мери?

— Совершенно правы, Гектор. Кто скажет, что мой отец — йоркширский веретенщик!

— Месяц назад, — вздохнув, сказал Маккеллар, — у коммерческих компаний был Фрисби Маллет, а у нас — Ник О’Хулиган. Так они переманили О’Хулигана, дав ему сделать собственную программу. С тех пор, Келвин, мы искали что-то вроде вас: простака, но такого простака, который с наивным видом режет без ножа вопросами. Вы согласны со мной, Мери?

— Я сама собиралась ему сказать это, Гектор, только не столь афористично.

Келвин задумчиво смотрел в глубь пустого стакана.

— Я думаю, — сказал он, — что для этой роли мне потребуется минимум лицемерия.

Маккеллар прервал хождение, предостерегающе поднял палец:

— Скажите иначе, Келвин: максимум искренности. В телевизионных кругах не принято слово «лицемерие». Говорят: искренность. Вы телевизор, кстати, смотрите?

— Нет, — твердо сказал Келвин.

— И не смотрите. Можете утратить непосредственность.

— То же самое, Гектор? Келвин? — сказала Мери.

Заказали по второй.

— Мне тоже хочется всем поставить, — сказал Келвин, — но увы: жизнь в Лондоне оказалась дороже, чем я предполагал. Уже завтра голод вынудит меня попрошайничать в Управлении государственного вспомоществования, и не вам мне говорить, Гектор, что такая перспектива не украшает человека нашего круга.

— В вашем положении отец наверняка выручит вас.

— Я скорее умру, чем попрошу его о чем-нибудь, — холодно сказал Келвин. — Он же не отпускал меня из дома, говорил, что без его опеки я окончу свои дни в канаве.

— Мери, — сказал Маккеллар, — вы сейчас свободны?

— Как скажете, Гектор.

— Умница. Займитесь его контрактом, и пусть он подпишет. Потом подите с ним в бухгалтерию и договоритесь об авансе в двести фунтов. Двухсот фунтов вам пока хватит, Келвин? — спросил он с легкой иронией.

— Я буду умерен, — сказал Келвин, допил пиво и прибавил: — Я думаю, мне понравится у вас работать.

Закрепляясь на базе