Падение Келвина Уокера

Несколько дней спустя, открыв ключом парадное, Келвин увидел в коридоре миссис Хендон, хозяйку, глядевшую на него с нескрываемым любопытством. Какие-то слова вертелись у нее на языке. Приветственно подняв шляпу, он опередил ее:

— Нам нужно кое о чем переговорить. Это можно сделать с глазу на глаз?

— Да, конечно, — сказала она и повела его в полуподвал на кухню, обставленную как жилая комната. В сверкающей чистотой плите помигивали угли.

— Опрятно и уютно, — сказал Келвин. — Одобряю. Скажите, миссис Хендон, вы тут управляющая или сдаете в поднаем? А может — владелица?

— Да, это все мое. От мужа осталось, он три месяца как преставился — на троицу. Сильно постарше меня был.

— Сочувствую потере, но радуюсь приобретению. Будем говорить начистоту. Как вы заметили, я делю кров с мистером Уиттингтоном. Меня это устраивает, а им я не мешаю. Однако на то время, что я здесь живу, вы вправе повысить квартплату. На сколько больше вы хотели бы получать еженедельно?

Миссис Хендон закусила губу, потом сказала:

— Вдвое… как вы считаете?

Хохотнув, Келвин достал бумажник, вынул несколько банкнот и сказал:

— Много запрашиваете. Уважаю. Дважды три — это шесть за неделю, недель до конца месяца — три, значит, трижды шесть — восемнадцать. Вот ваши восемнадцать фунтов. Я включаю сюда и мистера Уиттингтона, но, если можно, расписку напишите на него одного. Я ему сам передам.

— Ладно, если вам так хочется.

Она написала расписку, вручила ему и негромко обронила:

— Чашечку чаю со мной не выпьете?

— Почему же не выпью? С молоком и два куска сахару, пожалуйста, — учтиво сказал Келвин и опустился на стул.

Приятно было смотреть, как она снует между буфетом, раковиной и плитой, и взгляды, которыми она украдкой постреливала в его сторону, интриговали его. Она постелила на столике две розовые бумажные салфетки, выставила блюдо с пончиками и две кружки с чаем. Столик она уперла ему в колени, с другой стороны подперев своими, когда села. Стараясь не глядеть на ее роскошно заполненный свитер, он вынужденно смотрел на ее роскошно заполненные джинсы.

— Признайтесь, — сказала она, — ведь это вас я видела на днях по телевизору, а? Признайтесь!

Он с острой досадой осознал, что изгнание из дома вовсе ему не грозило.

— Не исключено, — сухо сказал он.

— Вы спрашивали людей, как они относятся к законопроекту о сносе Южного Лондона. Удивительно, что вы без всякого нажима и подначки заставляли их говорить, как вам нужно.

— Когда отменная вежливость купно с отменным владением словом не смогут добиться своего, тогда, миссис Хендон, мир превратится в джунгли, в самые настоящие джунгли.

— Побольше бы таких умников, как вы, мистер Уокер. Кстати, моя бабка по матери была шотландкой. Из Глазго.

— Я почти не знаю Глазго, но вроде мои родители ездили туда в тридцать восьмом на Выставку Британской империи — как бы в свадебное путешествие. У нас дома сохранилась чайная коробка с рисунком обзорной башни.

Миссис Хендон словно выросла на своем стуле:

— А знаете, что я вам скажу, мистер Уокер? У моей бабушки в буфете стоит точно такая коробка с точно таким рисунком этой самой башни.

Келвин улыбнулся и сказал:

— Видите, нас еще кое-что объединяет.

— Вот именно: еще.

— Удивительно, как перед чудом простой чайной коробки пасуют происхождение и религия, философия и образование, достаток и мысли о завтрашнем дне. Я вижу, вы печатаете? — Он показал на портативную машинку.

Она сказала:

— Беру иногда халтуру.

— Халтура, — задумался Келвин. — Здесь, очевидно, в значении: дополнительный заработок, каковым в данном случае может быть только секретарская работа. По языку у меня были только отличные оценки, хотя и пришлось бросить школу, не доучившись. Если мне потребуется помощь секретаря, миссис Хендон, я буду иметь вас в виду.

— Да имейте в каком хотите виде, — хихикнула миссис Хендон.

Не на шутку встревожившись, он быстро допил чай и распрощался. Миссис Хендон его весьма привлекала, хотя иначе, чем Джил. На миссис Хендон, он знал, у него есть управа, а перед Джил он бессилен.