Падение Келвина Уокера

В эти дни он мало видел ее. Спал он по-прежнему в шезлонге, зашторив эркер, и все так же вставал в начале восьмого и шел на работу пешком — не из экономии, а чтобы куда-то деть время и силы, от которых он изнемогал рядом с нею. «На острие Власти» выходила в эфир пять раз в неделю в десять вечера, штат был большой, работали посменно, но если Келвин был свободен с утра или днем и если не ходил по магазинам, он садился в укромном уголке телестудии или в монтажной комнате и смотрел, как готовят программы, в которых он не участвовал, — как доругиваются не наругавшиеся в палате общин парламентарии; как сводят на нет свои просчеты и чужие успехи промышленные и правительственные тузы; как еще только гадают о последствиях уже очевидного ученые умы. Ему безумно нравилось все это, хотя больше он восторгался профессионализмом, с каким этот сырой материал воплотится в чеканные сцены призрачного действа, что вершится на вечернем экране. Обычно он уходил из студии около девяти, ужинал в ресторане, в баре выпивал полпинты пива и немного виски и домой добредал в таком изнеможении, что сразу засыпал.

Хотя видел он Джека и Джил редко и мельком, его присутствие становилось для них все более ощутимым. На его имя стали доставлять самые разные вещи: сначала телевизор, часы и электропечь, через неделю — проигрыватель, чайный сервиз и диванные подушки.

Чем дальше, тем менее практическими были эти приобретения, к концу месяца они забили всю студию, и Джек топтался у мольберта, как на привязи. Он предложил составить мебель друг на друга, а на самый верх, с глаз подальше, засунуть все покупки Келвина. Но Джил запротестовала:

— Он хочет сделать нам приятное.

— Что тут приятного — превращать комнату в бардак? Пусть кому-нибудь еще делает приятное.

— Мне тоже не нравится.

— Ну и скажи, чтоб выметался вместе со своим барахлом.

— Сам скажи.

Сняв с мольберта наполовину оконченное полотно, Джек пнул его, пропоров насквозь, и швырнул в угол комнаты, попав аккурат в сушилку с набором кофейных чашек, расписанных цветочками. И вышел, грохнув дверью.

Келвин пришел днем и застал Джил растянувшейся с книгой на новом пушистом коврике перед новым электрокамином с как бы тлеющими полешками. На ней была очень короткая юбочка. Она сказала:

— Привет! Тебя уволили?

— У меня свободный день, потому что сегодня я работаю вечером. Сегодня у меня первое серьезное интервью.

— С кем эго?

— С Диланом Джонсом.

— Смотри, как тебя выдвигают, — сказала Джил, снова утыкаясь в книгу.

— Можно бы чуть больше за меня порадоваться, — сказал Келвин, — и можно бы не валяться на полу в такой юбчонке.

— Буду валяться где захочу и в чем пожелаю.

Келвин подошел к ней, опустился на колени, взял ее руку и прижал к своей груди.

— Ты ничего не чувствуешь? — сказал он.

— Ничего.

— Забавно. А у меня такое чувство, что сердце просто грохочет.

— Так это же твое сердце.

Келвин хмуро прошелся по комнате. Джил сказала:

— А ты честный, Келвин?

Он побледнел, у него отпала челюсть, на лице выразилось смятение. Он даже стал слегка заикаться:

— Что т-ты имеешь в виду? Честный — в к-каком отношении?

— Ну, не знаю… в своем отношении к жизни, наверно.

Он облегченно улыбнулся и сказал:

— Не стану утверждать, будто ни разу не покривил душой, но в серьезных вопросах жизни, мне кажется, я честнее очень многих.

— Тогда почему ты не снимешь себе комнату?

— А за эту кто будет платить?

— Я. Завтра я иду работать официанткой. Вполне для меня работа, я уже пробовала.

— Какое там жалованье?

— Пять фунтов в неделю плюс чаевые.

— С этих денег, — бросил он ей презрительно, — ты не сможешь платить за квартиру.

— Смогу! А не смогу — плевать! Только мы не можем так больше жить. Как будто до тебя мы никогда не платили за квартиру! Джек получал пособие, продавал какую-нибудь картину, отец ему подбрасывал. Если нас гнали с квартиры, мы отсиживались у друзей, пока не подыскивали себе что-нибудь. Крутились. А как же иначе? Ни от кого не зависели. А сейчас от тебя зависим.

— Я не против! — горячо сказал Келвин.

— Зато я против. И Джек против.

— Он не говорил, чтобы я съезжал.

— И не скажет, потому что должен тебе квартплату за месяц.

Келвин прошел к раковине, посмотрел на искореженную картину и побитые чашки, повернулся и заговорил жестко и отчаянно:

— Причина, почему я не хочу переезжать, в том, что я не хочу тебя оставить. Если Джек скажет, чтобы я съезжал, я отвечу отказом. Если он меня выставит, я попрошу миссис Хендон сдать мне комнату в этом же доме. Если вы сами переедете, я найму детективов, узнаю, где вы живете, и поселюсь рядом. Понятно тебе это?

— Но я не люблю тебя, Келвин.

Он быстро подошел к ней, опустился на колени и заглянул ей в глаза.