Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов

Следующим слово взял Заганос-паша. Он недолюбливал Халила и знал, что султан разделяет его неприязнь. Увидев на лице своего господина выражение гнева и отчаяния после речи Халила, он заявил, что не разделяет страхов великого визиря. Европейские державы слишком раздираемы противоречиями, чтобы пойти на совместные действия против турок; и даже если на подходе венецианский флот, в который он сам не верил, он будет значительно уступать туркам по числу кораблей и моряков. Заганос-паша говорил о знаках, что предвещали гибель христианской империи. Он говорил об Александре Македонском, юноше, который, имея гораздо меньшую армию, покорил полмира. Следует наступать дальше, не думая об отступлении. Многие их молодые военачальники поднялись и поддержали Заганоса; командир башибузуков особенно яростно требовал более активных действий. Мехмед воспрянул духом; именно это он и хотел услышать. Он велел Заганосу выйти к войскам и спросить, чего они хотят. Вскоре Заганос вернулся с желанным ответом. Все, как один, по его словам, требовали немедленно идти в атаку. Тогда султан объявил, что штурм состоится сразу же, как только закончится подготовка.

С этой минуты Халил, видимо, понимал, что дни его сочтены. Он всегда был добрым другом христиан, терпимым, как свойственно благочестивому мусульманину старой школы, в отличие от таких выскочек-ренегатов, как Заганос и Махмуд. Получал ли он подарки от греков, неизвестно. Но теперь его враги стали на это намекать; и султан охотно им поверил.

Вести о решении султана вскоре добрались и до города. Находившиеся в его лагере христиане оборачивали стрелы записками о том, что произошло на совете, и выпускали их в стены.

Всю пятницу и субботу турки еще яростнее прежнего вели обстрел наземных стен. Но повреждения все еще быстро ремонтировали. Вечером субботы частокол был таким же крепким, как и раньше. Но всю ночь было видно, как турки при свете факелов собирают всевозможные материалы, чтобы до краев заполнить ров, и передвигают свои пушки вперед, к построенным платформам. В воскресенье бомбардировка сосредоточилась на частоколе у Месотихиона. Три прямых попадания из огромной пушки разрушили его участок. Джустиниани, руководивший ремонтными работами, был легко ранен осколком и ушел на несколько часов, пока занимались его раной. Он вернулся на свой пост до наступления темноты[72].

В тот же день, 27 мая, султан объехал всю свою армию, чтобы объявить, что очень скоро состоится большой штурм. За ним следовали глашатаи, останавливаясь тут и там и провозглашая, что, по мусульманскому обычаю, правоверным воинам будет дано три дня на свободное разграбление города. Султан поклялся предвечным Богом и его пророком, а также четырьмя тысячами пророков и душами своего отца и его детей, что все найденные в городе сокровища будут справедливо поделены между воинами. Это известие было встречено радостными криками. В город доносились ликующие крики мусульманских полчищ: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его».

Той ночью, как и в субботу вечером, при свете костров и факелов рои рабочих закидывали ров все новым и новым материалом, а за ним складывали запасы оружия. В эту ночь они трудились в сильном возбуждении, с криками и песнями, подгоняемые флейтами, трубами, дудками и лютнями. Огни горели ярко, и на короткий, полный надежды миг осажденным подумалось, что загорелся турецкий лагерь, и они бросились к стенам посмотреть на пожар. Когда же они поняли истинную причину света, им осталось только преклонить колени и молиться.

В полночь совершенно неожиданно работы прекратились и все огни погасли. Султан объявил понедельник днем отдыха и покаяния, чтобы его воины подготовились к финальному штурму, назначенному на вторник. Сам он провел весь день, инспектируя свои войска и отдавая им приказы. Сначала он с большим эскортом проехал по мосту через Золотой Рог к Двойным Колоннам, чтобы повидаться со своим адмиралом Хамзой-беем. Хамзе было сказано, что на следующий день его корабли должны распределиться вдоль всего заграждения и побережья Мраморного моря со стороны города. Пусть раздадут штурмовые лестницы матросам, а они постараются, где возможно – или со своих кораблей, или с лодок, – высадиться на берег и взобраться на стены. А если не смогут, по крайней мере отвлекут врага ложными атаками, чтобы обороняющиеся не смели уйти с этого места. Повернув назад, чтобы отдать аналогичные распоряжения своим кораблям в Золотом Роге, Мехмед остановился у главных ворот Перы и вызвал к себе городских магистратов. Им было строго приказано присмотреть за тем, чтобы никто из местных жителей на следующий день не оказывал Константинополю никакой помощи. Если они ослушаются, их ждет немедленное наказание. После этого султан вернулся к себе в палатку, а во второй половине дня снова появился и проехал вдоль наземных стен по всей протяженности, беседуя с офицерами и воодушевляя речами солдат, которых встречал в лагере. Увидев, что все идет по-его, Мехмед вызвал к себе в палатку министров и командиров армии и обратился к ним.