Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов

Что касается конкретных дел, то Запад не пошевелил и пальцем. Энеа Сильвио, возможно, горевал вполне искренне, нашлось и несколько романтиков, любителей истории, как Оливье де ла Марш, для которого именно павший в Константинополе император был тем самым настоящим императором, подлинным наследником Августа и Константина, а не какой-то немецкий выскочка. Но они ничего не могли поделать. Вина за это бездействие лежала в первую очередь на самом папстве. Более двухсот лет римские папы осуждали греков, считая их своевольными раскольниками, а последние годы громко жаловались на неискренность Византии в вопросе церковной унии. Западные народы, для которых турки были очень далекой угрозой, могли задать справедливый вопрос: с какой стати от них требуют отдавать деньги и самую жизнь за спасение этих упорствующих в ереси крамольников. Им вспоминался и гневный дух Вергилия, которого на Западе считали почетным христианином и пророком Мессии. Он рассказывал, какие зверства творили греки при разорении Трои. Таким образом, участь Константинополя стала для них воздаянием. Любители литературы со склонностью к аналогиям из классики, как, например, сам кардинал Исидор, нередко называли турок тевкрами[99]. В таком случае разве они не были наследниками троянцев, если не самими троянцами? Несколько десятков лет спустя по Франции ходило письмо, якобы написанное Мехмедом II папе Николаю, и в нем султан дивился тому, что итальянцы относятся к нему враждебно, ведь они ведут родословную от одних с турками троянских корней. Лаоник Халкокондил горько сетовал на то, что в Риме считают, будто бы греки наказаны за свои зверства в Трое, а папа Пий II, чье имя – Энеа, то есть Эней – как бы придавало ему особый авторитет в этом вопросе, изо всех сил доказывал, что тевкры и турки – вовсе не одно и то же. Эта легенда вредила его усилиям по организации похода.

Восточное христианство не могло оставаться столь же равнодушным. Поздней осенью 1453 года ко двору султана в Адрианополе нахлынули послы со всех окрестных христианских стран. В начале августа прибыли послы от Георгия Бранковича, сербского деспота, с деньгами не только на подарки султану и его министрам, но и на дело милосердия – выкуп пленных. За ними последовали посольства от братьев покойного императора Димитрия и Фомы, деспотов Мореи, от Иоанна Комнина, императора Трапезунда, от Имерета Дадиани, князя Мегрелии, от Дорино Гаттилузи, владетеля Лесбоса и Тасоса, и его брата Паламеде, владетеля Эноса, от хиосской маоны и великого магистра рыцарей Святого Иоанна. Они нашли султана в милостивом расположении духа. Он всего лишь потребовал, чтобы все эти правители признали его верховным владыкой, и увеличил дань. Сербский деспот должен был выплачивать ему двенадцать тысяч дукатов ежегодно, деспоты Мореи – десять тысяч, хиосская маона – шесть тысяч, а сеньор Лесбоса – три. Император Трапезунда отделался двумя тысячами. Деньги должны были доставлять раз в год. Только рыцари-иоанниты отказались признать сюзеренитет султана и платить дань. Они сослались на то, что не могут сделать этого без разрешения своего главы – папы римского. В тот момент Мехмед чувствовал, что у него недостаточно сил, чтобы навязывать свою волю Родосу. Он отпустил посланцев рыцарей с миром.

Особенно повезло братьям Гаттилузи. Вскоре после взятия Константинополя султан послал войска во фракийский Энос, где правил Паламеде, и Паламеде сразу же поспешил заверить его в верноподданстве. Примерно в то же время турецкий флот оккупировал византийские острова Имврос и Лемнос. Все византийские чиновники бежали, за исключением имвросского судьи – историка Критовула. Он подружился с турецким адмиралом Хамзой-беем, и благодаря его хитроумным интригам султан отдал Лемнос правителю Лесбоса в обмен на ежегодную дань в размере 2325 дукатов, а правителю Эноса – Имврос за 1200 дукатов ежегодной дани.

Христиане Востока вздохнули с облегчением. Несмотря на захват Константинополя, султан, похоже, был не против, чтобы мелкие княжества и дальше вели мирную жизнь. Но им пришлось дорого заплатить за свою неприкосновенность, а деньги найти было нелегко. Кроме того, при дворе султана начались зловещие перемены.