Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов

Вмешательство Тимура отсрочило падение Константинополя на полвека. Но Мануил в одиночку был не в силах воспользоваться этим шансом. Он отвоевал несколько городов во Фракии и обеспечил приход к власти дружественного правителя в султанате. Если бы все державы Европы вошли в единую коалицию против османских турок, угрозу удалось бы предотвратить. Но чтобы сформировалась коалиция, нужно время и добрая воля, а ни того ни другого не было. Генуэзцы, опасаясь за свою торговлю, поспешили отправить посольство к Тимуру и предоставить корабли для перевозки побежденных турок из Азии в Европу. Венецианцы, боясь, что генуэзцы их обойдут, велели властям своих колоний соблюдать строгий нейтралитет. Папы в пароксизмах Великого раскола не могли подать хороший пример. Светские власти Запада помнили провальную никопольскую кампанию, да и у каждого из них были свои, более насущные заботы. Король Венгрии, думая, что турки больше ему не угрожают, с головой ушел в интриги с Германией, из которых выйдет императором Запада. Прямая опасность Константинополю пока не угрожала. Зачем было кому-то волноваться из-за него уже сейчас?

В самом Константинополе такого оптимизма не испытывали. Однако, несмотря на осознание опасности, в нем не прекратилась яркая интеллектуальная жизнь. Старое поколение мыслителей уже ушло. Ныне, не считая самого императора, ведущей фигурой был Иосиф Вриенний, глава патриаршей академии и профессор университета. Он был наставником последнего выдающегося поколения византийских ученых, прекрасно разбирался и в западной, и в греческой литературе и способствовал императору, когда тот пожелал ввести изучение западных дисциплин в университетскую программу. Вриенний радушно приветствовал студентов с Запада. Более того, Энеа Сильвио Пикколомини, будущий папа Пий II, позднее напишет, что во времена его юности любой итальянец, претендовавший на ученость, утверждал, что обучался в Константинополе. Но Вриенний, как и Мануил, был противником церковной унии. Он не мог согласиться с римской теологией и не желал отказываться от византийских традиций.

Еще более выдающийся ученый – Георгий Гемист Плифон, который был несколько моложе Вриенния, уехал в эти годы из родного Константинополя и поселился в Мистре под патронажем самого эрудированного из императорских сыновей – деспота Мореи Феодора II. Там он основал Платоновскую академию и написал ряд трудов, в которых призывал реорганизовать государство по платоновским принципам. Только это, считал он, оживит греческий мир. Он выдвигал предложения по общественным, экономическим и военным вопросам, но лишь немногие из них были осуществимы на практике. В религии он отстаивал платоновскую космологию с налетом эпикурейства и зороастризма. Номинально он оставался православным, но христианство мало значило для него, и Бога он любил называть Зевсом. Его религиозные взгляды так никогда и не были опубликованы открыто. Рукопись, в которой он их изложил, после его смерти и падения Константинополя попала в руки его старого друга и оппонента патриарха Геннадия, который прочел ее со все возрастающим увлечением и ужасом и в конце неохотно приказал ее сжечь. От нее сохранилось лишь несколько фрагментов.

Плифон был горячим приверженцем терминологии, употребление которой свидетельствовало о больших изменениях, произошедших в византийском мире. До той поры словом «эллин», «эллинский» византийцы, кроме тех случаев, когда говорили о греческом языке, называли греков-язычников в противоположность грекам-христианам. Теперь же, когда от империи осталось немногим более чем несколько городов-государств, когда Западная Европа преисполнилась восхищения Древней Грецией, гуманисты стали называть себя эллинами. Империя еще официально носила имя Римской, но в ученых кругах совсем забросили слово «ромеи», которым раньше сами звали себя византийцы, пока в конце концов слово «ромейский» не стало означать народный язык в отличие от литературного. Эта мода пошла с Фессалоник, где интеллектуалы чрезвычайно гордились своим греческим наследием. Николай Кавасила, сам фессалоникиец, писал о «нашей общей Элладе». Его примеру последовали некоторые современники. В конце века к Мануилу уже часто обращались как к императору эллинов. За несколько веков до того при дворе даже не принимали западных послов, если они прибывали в Константинополь с письмами, адресованными «императору греков». Теперь же, хотя кое-кому из поборников старины не нравился новый термин и хотя никто и не вкладывал в него идеи отказа от экуменических притязаний империи, это слово распространилось повсеместно, напоминая византийцам о наследии Древней Эллады. В последние десятилетия своего существования Константинополь осознал себя именно греческим городом.