Даже папский двор хотел верить, что новый султан — фигура довольно незначительная. Однако находившиеся в Риме греческие эмигранты настаивали на немедленных действиях, пока новый оттоманский султан еще не приобрел опыта в государственных делах. Выразителем их идей стал Франческо Филельфо из Толентино, женатый на дочери греческого профессора Иоанна Хрисолораса; теща Филельфо осталась жить в Константинополе. Он написал пламенное воззвание к французскому королю Карлу, избрав именно его потому, что в прошлом Франция играла в Крестовых походах ведущую роль. Он призывал короля собрать армию и без промедления двинуть ее на Восток, поскольку, по его уверениям, турки в данный момент будут не в состоянии оказать серьезного сопротивления. Однако Карл оставил это послание без ответа[117]. Папа Николай V, сменивший в 1447 г. Евгения IV, был человеком ученым и миролюбивым, чьим благороднейшим делом стало основание Ватиканской библиотеки. Дружба с Виссарионом, ученостью которого он восхищался, сделала папу неравнодушным к греческим делам. Но он не знал, к кому из светских государей он мог бы обратиться за поддержкой. Кроме того, папа не был особенно настроен помогать городу, который все еще отказывается выполнять условия унии, подписанной императором во Флоренции и от имени своих подданных[118].
Император Константин был хорошо осведомлен об этих трудностях. Летом 1451 г. он направил на Запад своего посла Андроника Вриенния Леонтариса, который прежде всего направился в Венецию, чтобы добиться разрешения вербовать на Крите лучников для византийской армии. Затем он прибыл в Рим с дружеским посланием Константина папе и с письмом, адресованным ему комитетом противников унии, названным ими Си-наксисом, поскольку словом «синод» нельзя было на законных основаниях назвать орган, в который не входил патриарх. Император оказал на членов Синаксиса определенное давление с целью отправки этого послания, по всей вероятности, по совету Луки Нотараса. Синаксис предлагал собрать новый собор, на этот раз в Константинополе, который был бы действительно вселенским, с тем чтобы на нем в полной мере были представлены восточные патриархии, а число делегатов римской церкви было бы сокращено. Послание подписали многие противники унии, хотя Георгий (Геннадий) Схоларий отказался поставить свою подпись, считая, что из этого ничего путного не выйдет. И он оказался прав. Папа совершение не был готов ни денонсировать решение Флорентийского собора, ни внять жалобам несогласных. Послание оказалось неудачным еще и потому, что в этот самый момент, вероятно даже когда Вриенний все еще находился в Риме, туда из Константинополя прибыл в добровольное изгнание патриарх Георгий Маммас. Его рассказы отнюдь не сделали Николая V более сговорчивым. Синаксису не было послано никакого ответа, а императору заявили, что, несмотря на то что в Риме понимают деликатность его положения, он явно преувеличивает трудности реального осуществления унии. Необходимо применить жесткие меры. Патриарха следует вернуть и восстановить в правах. Греков, которые отказываются понимать положения унии, следует посылать в Рим для переобучения. Заключительная фраза папского послания императору гласила: «Если вы с вашими знатными людьми и народом Константинополя примете акт об унии, вы найдете в Нашем лице и в лице Наших досточтимых братьев, кардиналов Святой Римской церкви, тех, кто всегда будет готов поддержать вашу честь и вашу империю. Но если вы и ваш народ откажетесь принять этот акт, вы принудите Нас прибегнуть к таким мерам, какие Мы сочтем необходимыми для вашего спасения и сохранения Нашей чести»[119].
Такой ультиматум вряд ли мог облегчить задачу императора. Наоборот, он лишь усилил влияние Геннадия на противников унии. Несколько месяцев спустя в Константинополь прибыл из Праги посланец гуситов по имени Константин Платрис и по прозвищу Англичанин — возможно, потому, что он был сыном английского эмигранта Лолларда. Он публично признал себя приверженцем православия, что вызвало всеобщий энтузиазм. Затем он был отослан обратно в Прагу с письмом, содержащим открытое осуждение папских претензий и подписанным ведущими членами Синаксиса, включая Геннадия. Однако в городе усиливалось ощущение тревоги, поскольку радужные иллюзии относительно ограниченных способностей Мехмеда пришлось в конце концов отбросить[120].