Падение Константинополя в 1453 году

Все последние месяцы 1452 года султан напряженно обдумывал свои планы. Ни один человек, даже среди его везиров, не знал в точности его намерений. Был ли он удовлетворен тем, что крепость Румелихисар обеспечила ему контроль над Босфором и дает возможность настолько прочно блокировать Константинополь, что со временем городу все равно придется сдаться? Он имел разработанный план строительства нового роскошного дворца в Адрианополе, на одном из островов Марицы, — означало ли это, что в настоящее время султан не мечтает о переводе своего правительства в древнюю византийскую столицу?

На это по крайней мере надеялся его везир Халиль, который независимо от того, получал он регулярно подарки от греков, как это многие подозревали, или нет, не одобрял саму идею военных действий против Константинополя. Осада потребовала бы чрезвычайно больших расходов, а в случае ее неудачи оттоманскому престижу был бы нанесен огромный урон. Кроме того, Константинополь в своем теперешнем положении политически не представляет никакой угрозы, зато полезен с точки зрения торговли. У Халиля были сторонники среди везиров, служивших еще Мураду. Но он имел и сильную оппозицию во главе с военными, такими, как Заганос-паша и Турахан-паша, за которыми стоял евнух Шехабэддин; а это были как раз те лица, к мнению которых прислушивался султан[131].

Сам Мехмед провел в эту зиму много бессонных ночей, обдумывая предстоящую кампанию. По слухам, его можно было встретить бродящим по ночам на улицах Адрианополя в одежде простого солдата, и каждый, кто узнавал его и приветствовал, немедленно предавался смерти. Однажды ночью, примерно во вторую смену караула, он неожиданно приказал привести к нему Халиля. Старый везир предстал перед ним дрожащим от страха услышать о своем смещении. Чтобы умилостивить своего господина, он принес с собой блюдо, торопливо наполненное золотыми монетами. «Что это значит, учитель?» — спросил его султан. Халиль в ответ пролепетал, что по обычаю везиры, которых султан неожиданно призывает к себе, должны принести с собой подарки. Мехмед резко отбросил блюдо. Он не нуждается в таких подношениях. «Есть только одна вещь, которую я хочу, — воскликнул он. — Дайте мне Константинополь!» И объявил, что принял наконец решение. В самое ближайшее время он двинется на город. Подавленный и растерянный, Халиль обещал ему полную поддержку[132].

Через несколько дней, в конце января, султан собрал всех своих везиров и произнес длинную речь, в которой напомнил им о заслугах предков. Но Турецкая империя, заявил он, никогда не будет в безопасности до тех пор, пока Константинополь не перейдет в руки турок. Византийцы, может быть, действительно слабы; тем не менее хорошо известно, как умело они плетут интриги с врагами турок; к тому же, будучи слабыми, они могут отдать город в руки союзников, которые будут отнюдь не столь слабы. Константинополь не так уж неприступен. Прежние осады не удавались из-за внешних причин. Теперь настал подходящий момент. Город раздирают религиозные распри. Итальянцы ненадежны как союзники, и многие из них готовы на предательство[133]. Кроме того, турки наконец добились господствующего положения на море. Что же касается его самого, то если ему не удастся править империей, владеющей Константинополем, он скорее предпочтет не править вообще.

Присутствующие были поражены. Даже те члены правительства, которые не одобряли намерений султана, не осмелились высказать свои опасения. Везиры единодушно поддержали его решение и проголосовали за войну[134].

Как только вопрос о войне был решен, султан приказал командующему войсками европейских провинций Дайи Караджа-бею снарядить армию и атаковать византийские города на фракийском побережье. Города на Черном море — Месемврия, Анхиалос и Визос — сдались немедленно и, таким образом, избежали разграбления. Однако некоторые города на побережье Мраморного моря, такие, как Селимврия и Перинфос, попробовали защищаться. Они были взяты штурмом и опустошены, а их укрепления снесены[135]. На Пелопоннесе еще с октября предыдущего года Турахан-бей и его сыновья стояли со своими войсками на Коринфском перешейке, готовые к набегам в глубь полуострова, с целью отвлечь силы братьев императора, не дав им, таким образом, прийти к нему на помощь[136].