Его рот захватывает мой, заглатывая вздох, когда его бедро находит пространство между моими, он прижимается ко мне. Он целует меня, его рука нежно гладит мою грудь, а другой прижимает юбку к бедру. Мои руки находят кожу под его футболкой, живот изгибается под моими прикосновениями.
Музыка продолжается в фоновом режиме, Джастин трогает мое тело. Его горячий и влажный рот прижимается к шее, заставляя меня задыхаться и дрожать, мои пальцы повторяют потребность, которую я чувствую глубоко в душе, чтобы он поглотил меня. Как будто слыша эхо, Джастин мягко опускается к моим ногам, его руки скользят вверх и под юбку.
— Просто… — я вздрагиваю, когда он стягивает нижнее белье с моих бедер, пальцы скользят под резинку. — Будь нежным.
— А я когда-нибудь был другим? — спрашивает он, глядя на меня.
Я просто наклоняю голову.
Сердце останавливается, ухмылка взрывается на лице Джастина, и его глаза сверкают, когда он вспоминает то же самое, что и я.
Слишком много ледяного чая Мэри с Лонг-Айленда. Ночь в одиночестве. Губы. Зубы. Язык. Руки. Тепло.
Его руки — темные чернильные пятна на моей нижней части живота, его пальцы широко растопырены, большие пальцы касаются места, где всего пять с половиной недель назад была наша дочь. Словно читая мои мысли, он целует мягкую, бугристую кожу моего живота.
В другой жизни я могла бы быть застенчивой. Я могла бы прикрыть кожу и растяжки руками. Я могла бы даже оттолкнуть его. Но когда он поднимает взгляд от моих ног, в его глазах нет ничего, кроме любви и обожания — поклонения телу, которое держало его ребенка, восхищения женщиной, которая создала эту жизнь.
Я провожу рукой по его голове, пальцы находят опору в его волосах, когда его руки скользят от моих бедер к заднице, мое дыхание перехватывает, его рот скользит все ниже и ниже, пока его лицо не оказывается между моих ног, я хватаюсь за раковину свободной рукой.
Верный своему слову, он нежен до тех пор, пока я не могу больше терпеть, и я уже сама умоляю его об этом. Смягчаясь, он добавляет пальцы, нажимая глубоко, пока я не замолкаю от удовольствия. Он держит меня неподвижно, пока мое тело трясется, вытаскивает последние кусочки моей любви к нему из глубины моей груди, где они лежат в ожидании.
Чувствуя себя мягкой и податливой в его руках, Джастин кладет меня на кухонный стол, улыбаясь, когда я стягиваю его грязную футболку через голову. Его светлые волосы падают на лоб, карие глаза сверкают из-под золотых ресниц, он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня. Я вижу, сколько усилий ему требуется, чтобы сдержаться, и не взять меня так, как он хочет. Его мышцы дергаются и дрожат под моими руками, когда он медленно погружается в меня, и в тот момент, когда он делает это, мое тело открывается ему. Это ощущение дома, любви и реальности, и подавляющее чувство, что у меня, наконец, есть всё. Хочется плакать от радости.
Джастин напрягается надо мной, когда его конец приближается, нахмурив брови. Его рука обхватывает мое бедро, толчки становятся беспорядочными, его потребность оборачивается через каждую клеточку его существа, пока она не кровоточит в мою собственную, и мы становимся не чем иным, как горячим задыхающимся дыханием и сжимающими пальцами и ох, черт.
Измученный, он прижимается лбом к моему лбу, карие глаза блестят, но уже показывают признаки того нового родителя, глубокого истощенного, как и я.
Как по сигналу, радио-няня потрескивает, всхлип эхом разносится по тихой кухне. Надо мной Джастин вздыхает и целует мою ключицу, прежде чем поднять.
— Окей?
Я лениво улыбаюсь, целуя руку, он проводит ею по моей щеке.
— Идеально.
КОНЕЦ
Бонус 1
По радио комментируют баскетбол, звук почти заглушает рев двигателя машины, мое внимание только наполовину сосредоточено на игре. Я сижу, бездельничаю, жду, когда мальчики закончат работу, на коленях у меня лежит непрочитанная книга.
Я откидываю голову на спинку сиденья, мои мысли не должны быть заняты текущей задачей.
Потому что со вчерашнего вечера я думаю только о