Падение Римской империи

Подобные идеологические воззрения, очевидно, подразумевали, что император, избранный самим Господом представителем Его на земле, должен пользоваться в христианском мире огромным религиозным авторитетом. Еще в 310-е гг., когда не прошло и года после того, как Константин объявил о переходе в христианство, епископы из Северной Африки обратились к Константину с просьбой разрешить разгоревшийся между ними спор. Это задало образец, актуальный вплоть до конца века: теперь императоры оказались непосредственно вовлечены как в улаживание споров, возникавших внутри церкви, так и в дела административного характера, связанные с новой религией. Для улаживания диспутов императоры созывали советы, давали епископам право использовать государственную систему транспорта для привилегированных лиц — cursus publicus, чтобы те могли присутствовать. Еще больше впечатляет, что императоры помогали составлять повестку дня, их представители организовывали слушания, а государственная машина использовалась для проведения в жизнь принятых решений. Вообще говоря, они разработали церковное право для церкви — XVI книга «Кодекса Феодосия» полностью посвящена подобным вопросам — и влияли на назначения на высшие церковные должности.

Церковная иерархия также стала отражением административных и социальных структур империи. Епархии соответствовали территориям вокруг крупных городов (некоторые сохранили свои границы до сегодня, когда подобное территориальное разделение утратило какое-либо иное значение). Обращаясь к более высокому уровню иерархии, мы видим, что епископы центральных городов провинций стали столичными архиепископами и получили полномочия, позволявшие им вмешиваться в жизнь новых, подчиненных им епархий. При преемниках Константина прежде никому не известный епископ Константинополя возвысился до патриарха и стал почитаться наравне с епископом римским — ведь Константинополь был «новым Римом». Кроме того, местные христианские общины очень скоро потеряли право избирать себе епископов. Начиная с 370-х гг. епископами все чаще становились представители землевладельческого слоя; они обсуждали между собой кандидатуры преемников и таким образом контролировали вопрос. Теперь церковь настолько прочно сделалась частью государства — епископам в рамках церкви даже были приданы административные полномочия: в частности, они держали небольшие дворы, — что сделаться христианским епископом означало не выпасть из общественной жизни, а найти новый путь к участию в ней. Если христианизация римского общества является чрезвычайно важной темой, то столь же важна — и в чем-то менее изучена — тема романизации христианства. Принятие новой религии представляло собой, так сказать, не путь по улице с односторонним движением, но процесс взаимной адаптации, приводивший к усилению идеологических притязаний императора и государства^{127}.

Вышесказанное, разумеется, не означает, что христианизация империи не сопровождалась конфликтами и что христианство и империя, если можно так выразиться, полностью подходили друг к другу. Подобно Паулину Ноланскому и Мелании, некоторые епископы и другие интеллектуалы, исповедовавшие христианство, не говоря уже о святых, прямо или косвенно отвергали претензию государства на то, что империя является образцом совершенной цивилизации, поддерживаемой самим Богом. Однако отрицание империи по большей части оставалось лишь обертоном в речах христианских мыслителей IV в. Столетие это также явилось ключевым в формировании христианского учения; в ходе этого процесса возникло немало внутриконфессиональных конфликтов, для разрешения которых обе стороны привлекали императоров, сменявших друг друга на престоле. В ряде моментов конфликты эти разрослись в масштабные волнения, но они ни разу не распространились настолько широко и не получили столь значительной поддержки, чтобы можно было предположить, что споры христиан друг с другом приводили к сколь-либо серьезным нарушениям жизни империи^{128}.