Падение с яблони. Том 2

– Все мы подлецы, Лариса Васильевна, – тихо закончил я.

– Я тебе отомщу! – процедила она сквозь зубы. – Ты у меня еще поплачешь!

И мы разошлись.

– Это ненадолго, – сказал Харьковский. – Завтра все начнется сначала… Но классно ты ей стихи подкинул! Надо самому шо-нибудь выучить.

116. И я попятился…

6 марта. Вторник.

В начале занятий англичанка грозилась убить меня. В конце – уже улыбалась и извинялась за вчерашние оскорбления.

– Прости меня, Соболевский, прости! Я с ума схожу от любви. Можешь оставить себе Данте на сколько хочешь. Не обижайся на женщину, которая тебя любит…

– Да я и не обижался, Лариса Васильевна. Но Данте я принесу…

– Нет-нет, не надо! Хочешь, я тебе его подарю?.. Хочешь?

– Нет-нет, спасибо. Зачем мне подарки?

– А почему ты не хочешь? Что ты сейчас подумал? Ты подумал, что я потребую что-то взамен? Ты подумал, что я потребую твоей любви? Глупый! Кто же требует любви! Этого нельзя требовать…

– Что-то вы очень противоречивы, Лариса Васильевна.

– Я просто люблю тебя, Соболевский. И все мои глупости – отсюда! Я схожу с ума и страдаю. Ты должен это понять…

И я попятился назад, поскольку она угрожающе надвинулась на меня.

А после обеда Марина Бисюхина отвела меня в сторонку и тихо, доверительно поинтересовалась, где мы собираемся отмечать 8 Марта.

Я сказал, что мы думаем над этим вопросом, но пока ничего не придумывается.

Она предложила завтра встретиться всем вместе и устроить коллективное придумывание.

По поводу моего синяка Харьковский пустил героическую утку. И теперь все, кроме мастачки, посматривают на меня с уважением. Я отказываюсь давать подробности своих деяний.

117. Торчок и выброшенная тряпка

10 марта. Суббота.

После практики мы с Харьковским забрели в бурсу. И в кабинете химии случайно напоролись на англичанку. Кажется, впервые она этому не обрадовалась. Ибо застукали мы ее там в упоительном уединении с молодым возлюбленным.

В общем-то, я такой встречи не исключал, равно как и не ждал ее. Лариса Васильевна покраснела. И молодец ее тоже смутился до крайности, не знал, куда сунуть руки. Мне хотелось уйти и оставить их с богом. Но какой-то бесенок уже шевельнулся в груди и, опираясь на присутствие Харьковского, потянул меня за язык.

– Добрый день, Лариса Васильевна!.. С праздничком вас прошедшим!

Она приложила усилие, чтобы остаться строгим преподавателем.

– Спасибо, Соболевский.

И отвела взгляд, чем дала знать, что я могу быть свободным. Но Харьковский уже ввалился в аудиторию, прошелся, как матрос по палубе, остановился возле торчка и стал смотреть на него. А я вместо того, чтобы с достоинством покинуть помещение, обратился к тому же торчку, растерянно прячущему свои глаза от Харьковского:

– Как дела, дружище?

Он наивно ответил:

– Нормально.

– Рад за тебя, – сказал я так, будто пошлепал его по щеке.

Собственно, этого мне и хотелось, не больше. Однако он неожиданно выпалил:

– Радоваться за меня не надо!

Харьковский громко и неприятно захохотал. А я, естественно, возмутился:

– Ах ты паршивец!.. Это тебя преподаватель английского учит так разговаривать со старшими?! – И подошел к нему вплотную.

У него дрогнули ресницы, и руки с живота переместились на грудь.

– Ну хватит, Соболевский! – вскрикнула англичанка.

И тут же с обволакивающей нежностью обратилась к своему чичисбею:

– Не расстраивайся… Не обращай на него внимания. Это Соболевский. Он шутит. У него шутки такие. Ну ступай, мы еще с тобой поговорим…

И паренек быстро и очень кстати свалил. Я, в общем-то, не собирался его трогать. Просто хотел взять за локоть, довести до двери, услужливо открыть ее и дать молодцу коленом под зад.

Как только он ушел, англичанка изменилась в лице.

– Не знала я, Соболевский, что ты такой! Ты что, из-за меня хотел побить мальчика? Ты меня ревнуешь?

Тут Харьковский совсем неприлично заржал и вдруг ни с того ни с сего ляпнул:

– Так, хорош болтать! А то нас в машине люди ждут. Пошли, Леха!

Англичанка преобразилась.

– Так ты, Соболевский, на своих «Жигулях» приехал?

– Да, – ответил я сухо. – Но не приехал, а проехал. До свидания.

– Ой, Соболевский, мне как раз надо перевезти магнитофон! Как кстати, что ты на машине…

– Никаких гамнитофонов! – отрубил Харьковский и потащил меня за собой.

– Подождите! – кричала вслед Кошелка. – Мне надо с вами поговорить!.. Соболевский! Харьковский!

Она была похожа на старую выброшенную тряпку.

118. Последнее письмо

11 марта. Воскресенье.

Получил письмо из Мирного. Наверное, оно будет последним. Вообще-то, я всегда пишу с большой неохотой. Особенно если не вижу в этом смысла.