Падение с яблони

Не свет заблестел на дороге,
Не солнце прорезало мрак,
Не новый фонарь в Таганроге
Повесил какой-то чудак,

Не радость вскружила меня,

Не сталью пронзили мне тело,
Не глупость, не дурь беленят
Мой разум, уснувший без дела.

Это не страшно – я трушу!

Это приятно и жутко – все сразу…
Глядят сквозь лицо в мою душу
Два серых пронзительных глаза.

Конечно, тайные плоды моей тайной любви попахивают Петраркой. Но что поделаешь! Вместо того чтобы познакомиться с девчонкой, я вообще ухожу от людей и несу себе ахинею. Да, это комплекс Петрарки. И с ним надо бороться.

Токарь – художник – поэт. По-моему, слишком.

10. Смерть любви

28 марта. Воскресенье.

Отпускаю Пегаса на волю. Пусть другие дураки его седлают.

Вчера моя сероглазая стерва уже не обратила внимания на своего поэта. Она ворковала с другим. Какой-то хмырь из третьей группы – друг Власа и Крота! – на всех зверей похожий, обнимал ее прямо в коридоре на глазах у всех! А она кокетничала с ним. Сучка!

Странно, я даже не знаю ее имени. Ну и хорошо. Вся эта история умрет во мне. Даже Хайлов ничего не подозревает.

Но все же интересно, как бы обернулось дело, если бы я познакомился с ней?

Глупо. Все до безобразия глупо. Неужели каждый из нас втайне переживает что-то подобное? Или я такой один? Вряд ли.

А между тем сегодня великолепный денек. Грязи уже нет, солнышко яркое, теплое, поднимается высоко, почти как летом. Небо синее, воздух чист и наполнен запахом земли.

Свежий ветерок выдувает дурные мысли. И моя сероглазая потаскуха уходит куда-то в другой мир, в холодную зиму. И я не жалею о ней.

Дарагановка напоена весной, радуется жизни. Детвора сходит с ума, бесится. Приятно копаться в огороде, освобождать землю от мусора, скопившегося за зиму. Люблю в это время работать. Наверно, во мне пробуждается крестьянская жилка: чтобы целый год кушать, надо весной хорошо потрудиться.

А вообще-то, хочется бегать и кувыркаться, нестись куда-нибудь сломя голову. Затем упасть на согретую землю и смотреть в небо. Так бы лежал и лежал без движений. И ни разу бы не вспомнил о своей сероглазой. Пропади она пропадом!

11. Вечный поиск

17 апреля. Суббота.

Коммунистический субботник. Праздник для бездельников. Вместо заводской практики собрались на улице с лопатами и вениками. До обеда проваляли дурака – анекдоты, музыка, красные полотна, прошлогодние призывы. Потом все – по пивным и закусочным, по магазинам и кустам.

Мы отправились смотреть фильм «Песни моря». А перед сеансом зашли в кафе, что напротив кинотеатра, и ударили по стакашку.

Что такое кайф? Это не просто стакан вина, залитый в глотку, это стакан, выпитый с друзьями, такими же бездельниками. Это яркий красочный экран, легкая музыка такая же, как твой хмель, это запах духов и окружение незнакомых девочек, которые на тебя посматривают. И никаких забот! Только приятное погружение в поющую и ласкающую тебя пучину. Это кайф!

Неприятным был выход из зала. Экран потух, музыка оборвалась, улыбки исчезли, хмель улетел. Гнетущее молчание, прищуренные рожи, ссутуленные спины, шарканье башмаков, чирканье спичек и сотня разом прикуренных сигарет. Такая проза, что тошнит. И после каждого фильма я наблюдаю именно это.

Плеск моря, звон песен, смех, поцелуи – это все там, за облаками. А ты опускаешься на грешную землю, которую не отдраить и за тысячу субботников. Оплеванные стены, изрытый тротуар, окурки, бумажки, пыль от грязи, грязь от пыли, голодный пес возле урны, алкаш на лавочке – чему тут улыбаться, о чем петь!

Только и остается распахнутое кафе. И мы не прошли мимо. Взяли на троих шесть стаканов вина, один салатик и три котлеты. И были песни, и было море. Море удовольствия!

Потом моим друзьям захотелось жрать. Они поперлись в бурсу, в родную столовую. И я за ними.

Вход в училище у нас уникальный. Огромная двустворчатая дверь на углу здания расположена так, что при любом ветре поток воздуха закручивается и взмывает вверх. И в это время у девчонки, оказавшейся тут, юбка взлетает до головы. Называется это сеансом. И никакой кинотеатр с этим сеансом сравниться не может.

Пока мои обжоры отводили душу в столовой, я отирался у входа и любовался попками наших девочек. Трудно вообразить более приятное занятие. Можно было посетовать только на то, что для зрителей здесь не учли лавочку.

Вдруг слышу:

– Соболевский!

Оборачиваюсь – Лариса Васильевна, англичанка! И в упор на меня смотрит. Глаза черные, огромные – простреливают насквозь. Мне сделалось не по себе.

– Не стыдно под юбки заглядывать? – говорит и режет меня взглядом.

Я пробормотал:

– С чего вы взяли? Какие юбки?..

А сам, наверное, по пояс в землю ушел.

Она усмехнулась черт знает с каким смыслом и пошла к входу. И напоследок бросила: