— Пусть две жрицы вцепятся друг в дружку когтями, — бросила Эгис. — Все эти разговоры о Матери Тьме и Отце Свете… Давно ли вопросы религии требовали… обнажения кинжалов, тем более мечей? До погромов — до всех жестокостей… до наглой резни невиновных мы, Тисте, отлично поддерживали разнообразие верований.
Дегалла фыркнул: — Милая Эгис, сколько отрицателей скопилось в ваших отдаленных имениях? Смею думать, весьма немного. Нет, червь недовольства проник в нас в тот день, когда Драконус сделал королеву богиней. Но даже ты, жена, видишь в Аномандере виновника нынешнего нестроения. А это не он!
— Пусть так, — настаивала Силлебанас, — он поистине не справился с вызовами.
— Не его вина, — сказал Дегалла.
— Я вполне довольна, — заявила Эгис, — видеть его влияние уменьшившимся.
— Полагаю.
— О чем вы, Ванут?
— Спрячьте ножи, Эгис. Вашим намекам на неудачный выбор невесты недостает тонкости. Какое будущее вы вообразили? Раз между Аномандером и Андаристом пролегла трещина, вы предложите утешение, умеряя горе и чувство потери? Уже не важно. Нам нужен Легион ослабленный, но не обязательно уничтоженный.
— Вызов, — подтвердила Силлебанас, — в том, как этого достичь.
— Значит, вы двое готовы встать с Хиш Туллой.
Дегалла отозвался: — Уменьшение власти и влияния обеих сторон было бы идеальным, Эгис. Аномандер предался решению личных дел, что не вполне подобает командующему армий Матери Тьмы. Хоть в этом мы согласны?
— А если его отстранить от обязанностей?
— Нам лучше послужит брат более скромный.
— Но не тот, что кажется бескровным, — сказала Силлебанас. — Среди троих по-настоящему страшен лишь Сильхас Руин.
— Почему бы? — возмутился Ванут.
— Сильхас Руин не понимает, что такое верность.
Эгис фыркнула: — То есть его не подкупишь. Думаете, Андариста можно?
— Детали подкупа предоставляю вашим ловким ручкам.
— Так мы согласились?
— Будет битва. Поглядим, как она обернется, — сказал Ванут.
— А Хиш будет верить, что мы с ней?
— Пусть верит во что хочет. Едва ли мы одиноки в нежелании делать окончательный выбор. Сестра всецело согласна с такой позицией, как и Дом Манелет.
Эгис заговорила более суровым тоном. — Вы что-то знаете, Дегалла.
— Скажем так, мы все готовы положиться на несомненное, но тут вопрос скорее в ожидаемом.
— Просветите же меня.
— Имейте веру, Эгис.
— Веру?
— Именно. — Сакуль почти увидела лукавую улыбку на устах Силлебанас. — Веру.
— Пора вернуться в обеденный зал, — заметил Ванут. — Сестры не будет, она предоставила ночь мне. Кажется, я слышал звон, возвестивший о прибытии еще одного аристократа.
Эгис хмыкнула. — Значит, нас достаточно для начала действий.
— Хиш Тулле решать.
Силлебанас тихо хихикнула: — Да, иногда мы так великодушны.
— Когда это ничего не стоит.
— Как приятно, что мы понимаем одна другую, леди Эгис.
Сакуль слышала, как они уходят. Вскоре она встала со стула. Игра в измену всегда тонка, когда дело касается взрослых. Но в них бурлит, едва скрываемая, злая радость детей. Поняв это, Сакуль оказалась потрясена.
Она ощутила тошноту. Пора налить до краев очередной кубок.
Вздохи Рансепта рождали эхо в полной пара кухне. Повар отослал армию помощников в мойку, из большого помещения с железными раковинами доносился лязг и звон посуды, ножей и вилок. Кастелян и двое незнатных гостей остались за разделочным столом. Секарроу носила мундир домового клинка Дретденанов, хотя ее длинные пальцы более соответствовали ленивому перебиранию четырех струн ильтра, нежели простому мечу у пояса. В ней была какая-то деликатность, любезная сердцам большинства мужчин; большие глаза сияли на почти детском лице. Хоральт Чив составлял полный контраст сестре: лицо из одних острых углов, плечи широкие и сильные, покоящиеся на столешнице руки — грубые, большие и потрепанные. Хоральт был капитаном сказанных дом-клинков, а также давним любовником Дретденана. Союз не мог даровать им детей, но во всем остальном мужчины казались счастливой семейной парой.