Падение Света

За долгий жизненный срок Рансепт имел возможности размышлять о чудесном разнообразии любви, насколько это доступно оказавшемуся на периферии страсти, слишком согбенному и потертому веками, чтобы привлечь чужой взгляд. Характер не склонял его к скептицизму и горечи при виде чужой нежности. Иным суждено идти по жизни одиноко, другим — нет. Обожание Дретденаном капитана Чива было бальзамом на глаза всех умеющих видеть.

Знать собиралась в обеденном зале но, хотя Хоральт Чив вполне мог появиться рука об руку с лордом, как подобает паре, он выбрал общество сестры и Рансепта. Поведение его намекало на беспокойство или даже разочарование, но Рансепт мало знал гостей, так что безмолвствовал, впитывая остатки похлебки куском хлеба, размеренно жуя и вздыхая.

Наконец Секарроу отвела пальцы от струн и положила инструмент на колени. Откинулась в кресле, сказал, глядя на брата: — Осторожность не порок.

Хоральт постучал по столу костяшками пальцев — резкий звук заставил Рансепта вздрогнуть. — Это имело значение, уверяю. Но не главное.

— Он боится, что может проиграть.

— Пока что страхи его вполне обоснованны.

Тонкие брови поднялись. — Ты бросишь его?

Хоральт удивленно поднял глаза и тут же отвернулся. — Нет. Конечно, нет. У нас уже были разногласия.

— Ты неверно меня понял, брат.

— То есть?

Вздохнув, Секарроу посмотрела на Рансепта. — Кастелян, прошу простить моего тупоумного братца за эти пререкания.

Рансепт хмыкнул: — Не мне вмешиваться, если не приглашен.

Склонившись над столом, Хоральт махнул рукой: — Так приглашаю. Скажите, чем столь затуманен мой ум, что я не понимаю опасений сестры?

— Вы командуете дом-клинками, сир. На поле брани солдаты погибают. Как и офицеры.

Костяшки застучали вновь, так громко, что на миг замолчали мойщики в соседней комнате. — Это… эгоистично. К чему ценить ответственность, если первая угроза ослабляет ее? Я солдат. Профессия влечет риск. У нас гражданская война. Претендент желает забрать трон.

— Не совсем точно, — пробормотала Секарроу, настраивая ильтр. — Он всего лишь желает второго трона, рядом с первым, и этот трон хотя бы будет виден. Я слышала, ничей взор не оказывается настолько острым, чтобы пронизать пелену темноты вокруг возлюбленной нашей Матери. Да, иные утверждают, что она стала проявлением темноты, вещью столь полно отсутствующей, что возникает иллюзия присутствия.

— Пусть поэты играются со словами, — взвился Хоральт. — Один трон или два, какая разница. Я мечтаю о дне, когда педантизм умрет.

Улыбаясь, Секарроу сказала: — А я грежу о дне, когда в нем не будет нужды. Нужно ценить точность языка. Не согласны, кастелян? Скольких войн и трагедий могли бы мы избежать, будь смыслы слов не только ясны, но и согласованы? Да я готова утверждать, что язык лежит в сердцевине любого конфликта. Недопонимание — прелюдия насилия.

Рансепт отодвинул блюдо и уселся удобнее, подхватывая кружку разбавленного эля. — Загнанный волками олень сказал бы иначе.

— Ха! — громыхнул Хоральт Чив.

Однако Секарроу качнула головой. — В голоде есть необходимость, и не о ней мы говорим, кастелян. Не об охотнике и добыче, в простом смысле слов. О нет, мы берем природные склонности, искажая их ради цивилизованного поведения. Враг нашего образа мысли становится добычей — если он слишком слаб, чтобы назваться иначе — а мы становимся охотниками. Но сами слова эти по натуре синонимичны, а в реальности происходит убийство. — Она провела рукой по кожаным наплечникам. — Убийство скрыто за каскадом слов, не отражающих брутальную истину. Война, солдаты, битвы — просто словарь обыденного обихода, привычные как дыхание, еда и питье. И, разумеется, столь же необходимые. — Она повернула колышек и ударила по струнам, издав какофонию звуков. — Мундиры, муштра, дисциплина. Честь, долг, мужество. Принципы, единство, месть. Затемняя смысл, мы усиливаем ложь.

— И что же это за ложь такая? — спросил Хоральт.

— Ну, что работа солдата избавляет нас от вины в убийствах. Ты задумывался, дорогой брат, что лежит в сердцах легионеров, требующих «правосудия?»

— Алчность.

Ее брови снова взлетели. Поворот колышка, удар по струнам — и звук еще более дисгармоничный. — Кастелян?

Рансепт пожал плечами: — Как сказал ваш брат. Земли, богатства.

— Компенсация за их жертвы, да?

Мужчины разом кивнули.

— Но… о каких жертвах они ведут речь?

Хоральт вскинул руки: — Ну, о тех, что они принесли!

— То есть?

Брат скривился.

— Кастелян?

Рансепт потер бесформенный нос, ощутил влагу на пальцах и потянулся за платком. — Сражения. Убийства. Павшие товарищи.

— Тогда нужно спросить, полагаю я: какую компенсацию цивилизованное государство даст тем, что убивали ради него?

— Они делали это не просто так, — возразил Хоральт. — Они спасли жизни любимых, невинных и беззащитных. Стояли между беспомощными и теми, кто хотел причинить им вред.