Падение Света

Старик склонился к Вренеку, глаза запылали. — У него нет выбора, понимаешь. Ты ведь видишь, не так ли? Скажи, что понимаешь. Нет выбора! Как и у Первого Сына! Они подобны, они зерцала чести. — Он отпрянул, схватил двух солдатиков и поставил лицами друг к другу. — Вот так. Запомни то, что увидел здесь, Вренек. Никакая скульптура не передаст их поз. Ни один живописец не нарисует этот день. Ни краска, говорю я, ни мрамор, ни бронза. Ни холст, ни песнь. Поэтам не дано описать этот день. Никто, друг мой, лишь ты и я. Глаза их встречаются и они принимают друг друга, и мчатся в бой, чтобы спасти один другого. — Голос прервался, старик всхлипнул и неистово утер слезы.

— Бросите кости, милорд?

— Что? Нет, не надо. Трусы и герои, мудрецы и глупцы, красная грязь примет всех. И ладно. Однажды я нашел зайца в силках, он сражался с ловушкой. Искал выхода снова и снова — когда я наклонился, увидел: усилия содрали кожу с кости. Я поглядел ему в глаза и увидел… правду. Страдание знакомо не нам одним. Этот язык понятен всем живым существам. Битва сдирает всё, оставляя лишь страдание — даже крики победителей обнажают тоску по утерянному. Облегчение рыдает, сравнявшись с худшим горем. Живые сетуют на удачу, умирающие проклинают ее. Выжить означает — шататься в неверии, и дальнейшая жизнь пройдет в бегстве от этого мига, от воспоминаний об этом дне. Ты бежишь, друг мой. Любой ветеран бежит и бежит до дня смерти. — Он распластал ладони по лицу, сжал лоб. — Увы мне, кто еще посмеет посмотреть правде в лицо? Выжившие должны жить с… с потерей.

Вренек следил, как лорд отрывает руки от лица и начинает ронять солдат. Без броска костей, без торжествующих криков. Вренек тоже плакал, хотя не понимал, почему.

— Стройте особняки, — бормотал лорд. — Расчищайте земли. Сажайте семена, разводите стада. В любимые комнаты несите изысканную мебель, драгоценные гобелены. Толстые ковры на пол, дрова в очаг, дети кричат и сосут титьку. Приходят поэты и менестрели, устраиваются пиры. Богатство напоказ. Но в разгар ночи, пока не погасло пламя, ты сидишь один и бежишь, закрыв глаза. Бежишь и бежишь, вечно и вечно. — Он уронил в грязь очередного солдата. — Горе победителям, Вренек. В победе они теряют всё. Убивая, сдают свои жизни. Грабя, уничтожают любовь — единственное, за что стоило бороться.

— Я сражаюсь ради любви, — шепнул Вренек. — То есть за Джинью, которой они навредили.

Лорд моргнул, лицо его было мрачно. — Брось копье, — велел он. — Беги к ней. Верни то, что она потеряла.

— Но… как?

— Месть сжимает сердце, Вренек. Этот путь гнусен.

Вренек вытер слезы и поглядел на поваленных солдат.

— Готово, — бормотал лорд. — Флаг сбит. Драконус бежал, все клинки его Дома изрублены. Он плачет от гнева и мрак объемлет его. Хасты — мои возлюбленные Хасты — уполовинены. Трус вышел вперед, видя обнаженный фланг и неминуемую резню. Он взбунтовал товарищей, явив изрядную смелость, и обратил в отступление. Многие могли бы умереть, но живы благодаря ему. Торас Редоне — о моя славная Торас… не вижу ее участи. Не решаюсь. Поэты-солдаты еще живы — Первый Сын будет рад, я уверен. Они сражались храбро, как и ожидалось, но потеряли коней и бредут с Хастами. Оружие в ножнах, железо молчит, они зализывают раны и смотрят друг на друга — видишь ли, это как ритуал. Ужасный ритуал. Он отнимает все блага — все. Честь, верность долг — бросьте их! Ни один солдат не найдет утешения во лжи. В самой важной лжи, той, что не дает сойти с ума. Бедные мои Хасты!

— Не понял, — сказал Вренек.

— Любой солдат видит истину, внутри и снаружи…

— Милорд?

— Вот она: нет прощения за всё, вами сделанное. Нет. Оправдания сползают, обнажая дела. Нет укрытия, нет кожи. Обман невозможен. Они забирали жизни! Не только в последней битве, но во всех битвах жизни — в тех, что привели их в рудники, ранили столь многих, заставили любимых и родных страдать! Вот отчего скорбело железо. Оно знало заранее. — Он склонился вперед, глаза раскрылись шире. — Возьми мужчину или женщину, избавь от всей лжи, пусть обнажатся пред собой, пусть души предстанут голыми. И сделай их солдатами. Вели им убивать. Видишь? Никакие доспехи им не защита. Любой меч предстанет лишь тем, чем является — полосой острого металла для жатвы жизней. Ну же, — шептал он хрипло, — смотри, как они бредут с поля брани. Смотри в лица под шлемами. Узри глаза. Говорю тебе, Вренек, степень их отчаяния не вообразить. Ни тебе, ни мне. Но я, я вижу ее. Вижу!

Они сидели в молчании, неподвижно, хотя волны боли текли через старца, заставляя его морщиться. Вренек отвернулся, ибо смотреть было мучительно. Солдатики лежали в канаве. Мысленно он слышал стоны раненых и умирающих. Видел, как другие бегут с поля и, в соответствии со словами лорда, глаза их казались разбитыми. А где-то вопили в торжестве, но неуверенно — будто они делали лишь то, чего от них ждали, будто попали в ловушку… Ложное удовольствие. Ложный триумф.