Падение Святого города

Черепные коробки тварей были открыты, мозговые доли и молочно-белые извилины обнажены и утыканы сотнями серебряных иголок. Нейропунктура. Келлхус пальцем коснулся одной иголки у основания мозга. Тварь дернулась и напряглась. В яму шлепнулись экскременты. Смрад пополз по залу.

— Полагаю,— продолжал Келлхус,— Вода не совсем избегает тебя... Ведь ты сумел дотянуться до Ишуали и послать сны тем дунианам, которых знал до изгнания.

Сквозь переплетенные цепи он увидел, что отец кивнул, безволосый, подобно древним нелюдям, покрывшим резьбой эти камни. Какие тайны Моэнгхус узнал от пленников? Какой страшный шепот услышал?

— Я умею применять кое-какие элементы Псухе, требующие проницательности, а не страсти. Предвидение, призывание, толкование... Тем не менее мои призывы к тебе едва не убили меня. Ишуаль течет через весь мир.

— Я был твоим Кратчайшим Путем.

— Нет. Единственным.

Келлхус смотрел на два дубовых щита, лежавших на полу с другой стороны от колодцев. Они напоминали створки дверей, только без петель и ручек, и в каждом углу было прибито по крюку, чтобы можно было подвесить прямо под оборотнями. К щитам были прибиты женщина и ребенок: с их помощью отец возбуждал или утолял похоть тварей. Жертвы умерли не так давно — их кровь поблескивала, как воск. Что это, инструменты для допроса или еще один передающий механизм?

— А мой полубрат? — спросил Келлхус.

Глазами души он почти видел его. Пышность, властное величие — сколько раз он слышал эти описания.

Келлхус обошел оборотня с другой стороны, чтобы яснее разглядеть отца. В мерцающем свете, нагой, тот казался иссохшим... согбенным... или сломленным.

«Он использует каждое биение сердца, чтобы все переоценить. Его сын вернулся к нему безумным».

Моэнгхус кивнул и сказал:

— Ты имеешь в виду Майтанета.

Положив голову ему на плечо, Эсменет смотрела вверх сквозь деревья. Она дышала медленно и глубоко, чувствовала соль собственных слез, запах замшелого камня, горечь растертой травы. Как флажки, на ветру бились и трепетали листья, их восковой шорох ясно слышался на фоне далекого шума битвы. Это казалось волшебным, невероятным. Листья на ветках, ветки на дереве, и все это веером расходилось вверх, и все тянулось к тысячам небес.

Эсменет вздохнула и сказала:

— Я ощущаю себя такой молодой...

Его грудь под ее щекой вздрогнула от беззвучного смеха.

— Ты молода... Это мир стар.

— Ох, Акка, что мы делаем?

— То, что должны.

— Нет... я не об этом.— Она тревожно посмотрела на его профиль.— Он увидит, Акка. Посмотрит на наши лица и сразу увидит... Он узнает...

Ахкеймион повернулся к ней. Старая боль непрошедшего страха.

— Эсми.

Фырканье лошади, громкое и близкое, заставило их замолчать. Они переглянулись в смятении и тревоге.

Ахкеймион подкрался к вытоптанной дорожке, отмечавшей их путь через заросли травы, притаился за низкой каменной стеной. Эсменет подошла следом. Там оказались всадники — явно имперские кидрухили,— выстроившиеся длинной цепью на высотах. Мрачные и бесстрастные рыцари смотрели на пламенеющий город. Кони нервно всхрапывали и перетаптывались. Судя по звону оружия, сзади приближались новые всадники — гораздо больше.

Конфас? Но его считали мертвым!

— Ты не удивлен,— прошептала Эсменет, внезапно все поняв. Она наклонилась к Ахкеймиону.— Скюльвенд говорил тебе об этом? Неужели его предательство зашло так далеко?

— Он рассказал мне,— ответил Ахкеймион, и его голос был таким растерянным и исполненным ужаса, что мурашки побежали по коже.— Велел предупредить Великие Имена... Он не хотел,

чтобы со Священным воинством случилась беда. Думаю, прежде всего из-за Пройаса. Но... когда он ушел, я мог думать только... только...— Он запнулся, глаза его округлились.— Оставайся здесь. Сиди тихо!

Эсменет попятилась и съежилась, услышав в его голосе приказ. Она прижалась спиной к раздвоенному молодому стволу.

— О чем ты, Акка?

— Я не могу этого допустить, Эсми. У Конфаса целая армия. Подумай, что может случиться!

— Именно об этом я и думаю, дурак!

— Прошу тебя, Эсми. Ты — жена Келлхуса. Вспомни, что случилось с Серве!

Перед глазами Эсменет встала эта девочка, зажимающая рукой рот, словно так можно остановить кровь, хлещущую из перерезанного горла.

— Акка! — всхлипнула она.

— Я люблю тебя, Эсменет. Любовь дурака.— Он помолчал, сморгнул слезы,— Это все, что я сумел тебе дать.

Внезапно он выпрямился и, прежде чем Эсменет успела что-то сказать, вышел из развалин. В его движениях была кошмарная, не свойственная ему настойчивость. Эсменет рассмеялась бы, если бы не знала его.

Ахкеймион подошел к всадникам. Окликнул их.

Глаза его полыхали. Голос был подобен грому.

Император Икурей Конфас пребывал в необычно радостном настроении.

— Святой Шайме горит,— сказал он своим мрачным офицерам.— Войска сошлись в битве.— Он обернулся к старому великому магистру, обмякшему в седле: — Кемемкетри! Ведь твои адепты считают себя мудрыми? Скажи мне: если такое зрелище кажется нам прекрасным, как это говорит о природе людей?

Чародей в черных одеждах заморгал, пытаясь прояснить взор.

— Это значит, мы рождены для войны, о Бог Людей.