Падение титана, или Октябрьский конь

Цезарь отчаянно сопротивлялся, но ни разу не вскрикнул, не произнес ни слова. Свитки посыпались со стола, таблицы разлетелись по сторонам, со стуком упало кресло. Полилась кровь. Сенаторы верхнего яруса с ужасом наблюдали за бойней, но никто не двинулся, чтобы прийти на помощь. Медленно пятясь, Цезарь наткнулся на постамент, и тогда Кассий кинулся к нему, вонзил лезвие прямо в лицо и, повернув его, вырвал глаз. В каком-то диком экстазе освободители насели на Цезаря, нанося удары. Кровь била ручьем из всех ран. Внезапно Цезарь прекратил сопротивление, смирившись с неизбежным. Его уникальный ум направил слабеющую энергию на то, чтобы умереть, не уронив достоинства. Он поднял левую руку, закрывая лицо складкой тоги, а правой стиснул ткань над коленями, чтобы при падении она не задралась и никто не увидел его больные ноги. Никому из мерзавцев не удастся прочесть в последний момент его мысли. Ни один из них не сможет глумиться, вспоминая его наготу.

Цецилий Буциолан ударил его в спину, Цезенний Лентон — в плечо. Истекая кровью, Цезарь все еще стоял, все не падал. Предпоследний убийца был хладнокровнее всех. Децим Брут вложил всю свою силу в первый удар, глубоко всадив кинжал в левую половину груди Цезаря. Когда сталь дошла до сердца, Цезарь рухнул. Децим наклонился над ним и нанес второй удар — за Требония. А Брут, обливаясь потом, парализованный страхом, все завершил. Он опустился на колени и вонзил свой кинжал в гениталии, которые так обожала его мать. Лезвие с трудом прошло сквозь многочисленные складки тоги, потому что Брут не колол, а давил, поставив клинок вертикально. Потом металл с хрустом вошел в кость, Брут ощутил позыв к рвоте и с трудом поднялся, чувствуя жгучую боль в руке. Кто-то порезал его.

Дело сделано. Все двадцать два человека нанесли по удару, Децим Брут ударил дважды. Прикрывая лицо и ноги, Цезарь лежал у подножия статуи. Кремово-белая тога была рассечена на полоски, вокруг по белому мрамору расплывалась красная лужа. Казалось, в нем не осталось ни капли крови, так много ее разом вылилось из многочисленных ран. Кто-то отскочил, чтобы не запачкаться, но Децим не замечал ничего, пока внутри его туфель не сделалось мокро. Он понял, в чем дело, и заскулил, как собака. Эта кровь жгла его.

Тяжело дыша, освободители смотрели друг на друга. Глаза у них были дикими. Брут пытался остановить кровь, текущую по руке. Вдруг, словно по молчаливой мгновенной договоренности, они повернулись и помчались к дверям. Децим тоже, охваченный общим порывом. Заднескамеечники, свидетели убийства, уже выбежали на улицу, крича, что Цезарь мертв. Паника стала всеобщей, когда в саду появились освободители в тогах, запачканных кровью, с крепко зажатыми в руках кинжалами.

Люди бежали кто куда, только не в курию. Сенаторы, ликторы и рабы — все убегали, крича: «Цезарь мертв, Цезарь мертв, Цезарь мертв!» Забыв о своих грандиозных планах, о громоподобных речах, освободители тоже бежали. Кто бы мог подумать, что реальность окажется так далека от мечты и что один вид мертвого Цезаря с ужасающей бесповоротностью положит конец всем их идеям, философствованиям и стремлениям? Только после того, как убийство было совершено, все, даже Децим Брут, по-настоящему поняли, что оно значит. Титан пал, но мир в мгновение ока так изменился, что Республике никогда уже не подняться. Смерть Цезаря была освобождением, но то, что она высвободила, имело одно название — хаос.

Инстинктивно они побежали искать укрытия в храме Юпитера Наилучшего Величайшего. Их ноги стригли воздух, как крылья мельниц на сильном ветру. Через Марсово поле и вверх по задней лестнице Капитолия к первому прибежищу Ромула, и опять вверх, вверх по склону, по многочисленным ступеням к желанному храму. Там, внутри, задыхаясь от бега, с трясущимися коленями, двадцать два человека попадали на пол. Над ними уходили в недосягаемую вышину пятьдесят ног Великого бога, сияло золото, обрамляя слоновую кость, а ярко-красное терракотовое лицо улыбалось бездумной улыбкой от уха до уха, но с крепко сомкнутыми губами.

Как только первый заднескамеечник выскочил из курии Помпея с криком, что Цезарь убит, Марк Антоний вскрикнул и тоже побежал к городу! Требоний, пораженный этой совершенно нелепой реакцией, побежал за ним, крича, чтобы он остановился, вернулся и созвал сенат. Но было поздно. Бежали все. Бежал Долабелла, бежали его ликторы, бежали сенаторы, бежали рабы, прижимая стулья к груди. Улепетывали и освободители. Единственное, что мог сделать Требоний, — это догнать Антония, и он наддал.