Падение титана, или Октябрьский конь

— Для чего нужна власть, если не использовать ее в своих целях? — периодически спрашивал Антоний у Долабеллы.

Пятого июня сенаторы сошлись опять. На этот раз кворум набрался. К удивлению Луция Пизона, Филиппа и еще нескольких сенаторов переднего ряда, Публий Сервилий Ватия Исаврик-старший тоже пришел. Самый преданный друг и политический союзник Суллы, он так давно удалился от политической жизни, что многие напрочь забыли о нем. Римский дом Ватии-старшего занимал теперь его сын, большой друг Цезаря, — сейчас он как раз возвращался из провинции Азия, — а сам Ватия-старший размышлял о красотах природы, об искусстве и литературе на своей вилле в Кумах.

После прочтения молитв и определения знаков Ватия поднялся, намереваясь взять слово. Как самый старший и уважаемый среди консуляров, он имел это право.

— Потом, — коротко бросил Антоний к всеобщему изумлению.

Долабелла повернул голову, свирепо взглянул на коллегу.

— В июне фасции у меня, Марк Антоний, это мое собрание! Публий Ватия-старший, для нас честь приветствовать твое возвращение в палату. Пожалуйста, говори.

— Благодарю тебя, Публий Долабелла, — сказал Ватия-старший тонким, но хорошо слышным голосом. — Когда ты думаешь поднять вопрос о провинциях для преторов?

— Не сегодня, — снова опередил Долабеллу Антоний.

— Не спеши, Марк Антоний. Может, нам все-таки следует обсудить этот вопрос, — сказал с холодком решивший не уступать Долабелла.

— Я сказал, не сегодня! Этот вопрос отложен, — огрызнулся Антоний.

— Тогда я прошу в виде исключения рассмотреть положение только двух преторов, — сказал Ватия-старший. — Гая Кассия Лонгина и Марка Юния Брута. Хотя я не могу смириться с тем, что это именно они стояли во главе заговора против Цезаря, однако их подвешенное состояние меня беспокоит. Оставаясь в Италии, они подвергают свои жизни немалой опасности. Поэтому я предлагаю определить их будущее сейчас, независимо от того, сколько придется ждать другим преторам. Еще я предлагаю, чтобы Марку Бруту отдали Македонию, поскольку Марк Антоний от нее отказался, а Гаю Кассию — Киликию вместе с Кипром, Критом и Киренаикой.

Ватия-старший замолчал, но не сел. Наступила неловкая тишина, прерываемая ворчанием с верхних ярусов, где сидели назначенцы Цезаря, которые не питали любви к его убийцам.

Поднялся сердитый Гай Антоний.

— Почтенные консулы! — дерзко выкрикнул он. — Я согласен с консуляром Ватием-старшим лишь в том, что пора нам увидеть задницы Гая Кассия и Марка Брута! Оставаясь в Италии, они представляют угрозу правительству Рима. Поскольку палата не отменила амнистию, их нельзя судить за измену, но я отказываюсь давать им провинции. Ведь даже достойным и ни в чем не замешанным людям, таким, например, как я, велят подождать! И я предлагаю назначить их квесторами! Поручить закупать для Италии с Римом зерно. Брут может поехать в Малую Азию, Кассий — на Сицилию. По их заслугам положение квесторов для них в самый раз!

Последовали дебаты, которые показали Ватии-старшему, насколько непопулярно его предложение. Если ему нужно было дополнительное тому подтверждение, он получил его, когда палата поручила Бруту и Кассию заниматься закупкой зерна в Малой Азии и на Сицилии. Затем, чтобы унизить старика еще больше, Антоний и его приспешники стали прохаживаться на его счет, подшучивать, насмехаться над его древностью и старомодными взглядами. Как только собрание закончилось, Ватия-старший вернулся на свою виллу в Кампании.

Там, попросив слуг наполнить ванну, Публий Сервилий Ватия Исаврик-старший со вздохом облегчения погрузился в воду, вскрыл ланцетом вены на обоих запястьях и постепенно перешел в теплые, бесконечно желанные объятия смерти.

— Ох, как мне вынести такое возвращение к родному порогу? — сказал Ватия-младший Авлу Гиртию. — Цезарь убит, отец покончил с собой.

Он не выдержал и разрыдался.

— А Рим в когтях Марка Антония, — добавил Авл Гиртий. — Ах, если бы я видел выход, Ватия! Но я его не вижу. Никто не может противостоять Антонию, а он способен на все, от грубого беззакония до массовой резни без суда. И легионы на его стороне.

— Он покупает легионы, — сказала Юния, очень довольная, что муж вернулся домой. — Я готова убить моего братца Брута за то, что он привел все это в действие. Но это Порция дергала его за веревочки.

Ватия вытер слезы, высморкался.

— А тебе, Гиртий, разрешит ли Антоний с его ручным сенатом стать консулом в следующем году? — спросил он.

— Он обещает. Я стараюсь не мелькать у него перед глазами. Лучше оставаться в тени. Панса такого же мнения. Поэтому мы нечастые гости на заседаниях.

— Значит, нет ни одного влиятельного человека, способного его урезонить?

— Ни одного. Антоний распоясался.

4

Такого же мнения были деловые люди и политики Рима и Италии в ту ужасную весну и в то ужасное лето после мартовских ид.