Падение титана, или Октябрьский конь

Когда царь Деиотар прислал Бруту легион пехоты и уверил, что сделает все возможное, чтобы помочь освободителям, Брут написал (напрасно, как оказалось) во все города провинции Азия, вменив им предоставить ему войска, корабли и деньги. У Вифинии, например, он просил двести боевых кораблей и пятьдесят транспортов, но никто ему не ответил. И местные жители отказались сотрудничать. Квестор Кимбра Туруллий успел взять все, что провинция могла предложить, и ушел к Кассию.

Новости из Рима приходили тревожные. Марк Антоний и Лепид объявлены врагами народа второго класса. Затем Гай Клодий, легат, которого Брут оставил управлять Аполлонией, написал Бруту, что он слышал, будто Марк Антоний затевает полномасштабное вторжение в Западную Македонию, чтобы вызволить своего брата. Клодий заперся с македонским легионом в Аполлонии и убил Гая Антония. Логика его была железной: когда Антоний узнает, что его брат мертв, он отменит вторжение.

О Гай Клодий, зачем ты это сделал? Марк Антоний — inimicus. Он не в том положении, чтобы пытаться куда-то вторгнуться, даже ради спасения брата!

Тем не менее, ужаснувшись тому, что может учинить Антоний, узнав, что его брат мертв, Брут оставил в Вифинии близ реки Граник несколько своих легионов, приказал остальным вернуться на запад, к Фессалонике, а сам помчался вперед — узнать, что происходит на македонском берегу Адриатики.

Ничего. Когда он в конце июля достиг Аполлонии, его македонский легион усердно рыскал повсюду, ища, где прячутся войска Антония. По слухам, они уже вторглись.

— Но слухи не подтвердились, — сказал ему Гай Клодий.

— Клодий, тебе не надо было казнить Гая Антония!

— Конечно, я должен был казнить его, — возразил нераскаявшийся Гай Клодий. — По-моему, распрекрасно, что мир избавился от него. Кроме того, я ведь говорил тебе, что если Марк узнает о смерти брата, он даже не попытается спасти его труп. И я оказался прав.

Брут вскинул руки — кто может вразумить кого-то из Клодиев? Они всегда были сумасшедшими. И он снова отправился на восток в Фессалонику, где нашел свои легионы и Гая Флавия Гемицилла, приступившего к своим обязанностям.

А там и Кассий дал о себе знать. Он сообщил пораженному Бруту, что Сирия окончательно в его ведении, что Долабелла мертв, а он планирует вторжение в Египет, чтобы наказать его царицу за то, что та ему не помогла. На это потребуется два месяца, писал Кассий, после чего он пойдет на парфян. Из Экбатаны необходимо изъять семь римских орлов, что были отобраны у Красса при Каррах.

— На некоторое время Кассий будет занят, — сказал Гемицилл, один из тех молодцов, которых римская знать выдавала десятками, педантичный, эффективный, разумный и хитрый. — Пока он занят, твоему войску было бы полезно принять боевое крещение в какой-нибудь небольшой кампании.

— Небольшой кампании? — осторожно переспросил Брут.

— Да, против фракийских бессов.

Оказалось, что Гемицилл подружился с фракийским царевичем Раскуполидом, чье племя подчинялось царю бессов Садале. Бессы были основным народом, населявшим внутренние земли Фракии.

— Я хочу, — сказал Раскуполид, представленный Бруту, — независимости для моего племени и статус друга и союзника римского народа для себя. В ответ на это я помогу тебе в войне против бессов.

— Но они грозные воины, — возразил Брут.

— Да, действительно, Марк Брут. Однако они имеют свои слабости, и я их знаю. Используй меня как советника, и я обещаю тебе в течение месяца победу над бессами и большие трофеи, — сказал Раскуполид.

Как и другие прибрежные фракийцы, Раскуполид не выглядел дикарем. Никаких татуировок, ничего экзотического в одежде. Говорил он на классическом греческом и вел себя как цивилизованный человек.

— Ты — вождь своего племени, Раскуполид? — спросил Брут, чувствуя, что тот чего-то недоговаривает.

— Да, но у меня есть старший брат Раскус, который считает, что он должен быть старшим вождем, — признался Раскуполид.

— И где этот Раскус?

— Ушел, Марк Брут. Он не представляет опасности.

Он тоже не представлял опасности. Брут повел свои легионы в самое сердце Фракии, каким считалась огромная территория между реками Данубий и Стримон и Эгейским морем. Эта скорее низменность, чем возвышенность исправно родила пшеницу даже в разгар жуткой засухи, которой, казалось, не будет конца. Прокорм армий очень дорого стоил, но с зерном бессов, нагруженным на длинную вереницу повозок, Брута уже практически не пугала зима.